Лежу на полу, вся в крови - Йенни Йегерфельд

— Есть! Достал!

Он торжествующе продемонстрировал нам здоровенную занозу. Мне стало дурно. Девочки в дверях зааплодировали, а Дюймовочка ободряюще мне улыбнулась.

Через несколько минут он выудил из моей ноги вторую занозу, но подцепить третью никак не удавалось — она сломалась сразу в двух местах.

— Сейчас, сейчас, надо вот только кожу тут немного распороть…

Перед глазами у меня почернело. Всего на долю секунды, но поскольку на мне были синтетические штаны и пуховик, а сидела я на гладкой фарфоровой крышке, этого хватило, чтобы соскользнуть на пол, ударившись затылком об унитаз. Ровно тем же местом, которым стукнулась днем ранее. И ровно тем же местом, по которому мне заехал дебил Ларс несколько часов назад.

Я и правда увидела звезды. Или по крайней мере голубые искры, какие видишь, если сильно потереть глаза. Уж казалось бы, что значит лоскут кожи для человека, потерявшего кусок пальца, но, видимо, это стало последней каплей — исчезновение мамы, все дела. Признаться, у меня даже выкатилась скупая слеза. Больше всего меня раздражало, что они теперь наверняка решат, будто это из-за удара. Примут за слабачку.

— Может, принести воды? — заботливо спросил Джастин.

Дюймовочка подала голос.

— Ой, я знаю! Тебе надо выпить чего-нибудь крепкого и закусить жгут из какой-нибудь тряпки, пока он будет вытаскивать занозу.

— Она малолетка, — оборвал Джастин Дюймовочку, но та не ответила. Лишь быстро исчезла в дверях.

Я даже немного расстроилась — не тому, что мне не придется выпить, просто я раньше считала, что выгляжу старше. Ледяным тоном я ответила:

— Я не малолетка.

Джастин скептически посмотрел на меня, но когда Дюймовочка вернулась со стаканом виски, возражать не стал. Я сделала два солидных глотка — слава богу, обошлось без тряпки — и даже смогла кое-как сдержать рвотный рефлекс. То есть вряд ли со стороны было заметно, насколько меня тянуло блевать. Но все-таки, кто бы мог подумать, что напиток цвета жидкого золота может быть таким мерзким на вкус?

Последняя заноза вышла без труда. Я даже этого не почувствовала, то и дело поглядывая на мобильный, который тревожно молчал, бессмысленно поблескивая экраном. Когда Джастин протянул мне занозу, она оказалась размером с зубочистку и вся в колючих волокнах. Дерево. Не мой материал.

Джастин отмотал полрулона туалетной бумаги и высморкался так, что всем присутствующим выпала счастливая возможность лицезреть результат. Я отвернулась, как это делают воспитанные люди, и залпом осушила стакан.

Всего несколько глотков отвратного вискаря — и моей стеснительности как не бывало. Я понимаю, в этом стыдно признаваться, но я и правда совершенно не умею пить. Во мне явно говорил алкоголь, когда я вдруг окликнула блондинистую Дебби Харри, которая с деланным безразличием прошествовала мимо ванной:

— Я могу тебе скачать Джастина Тимберлейка. Если хочешь.

Она резко остановилась, будто кто-то дернул ручник, обернулась с грациозностью кошки и подошла ко мне:

— Ты правда умеешь?

— Да.

— Да чего тут уметь, — ответил Джастин, тряхнув челкой. — Набрал в Интернете название — и все дела.

Она его проигнорировала.

— Ну что, скачать, точно? — переспросила я.

Глаза ее блеснули:

— Абсо-факинг-лютно! Ну, чего же ты ждешь?

Тут я заметила, что ее глаза немного косят — как у хищника.

Повесить диджея

Я, наверное, часа три просидела на диване Джастина с его компом на коленях, скачивая всевозможную музыку. Рядом все время тусовался кто-нибудь новый. И все так и норовили подвинуться поближе — их колени плотно прижимаются к моим, твердые плечи, горячее дыхание. Жирные пальцы тычут в экран:

«О, вот эту! Давай эту!»

Конечно, со «Спотифая» я тоже что-то ставила. Но тут и дурак справится. А вот скачивать — совсем другое дело. Такое впечатление, что все резко забыли, как это делается. Забыли, что в наше время все еще можно отыскать какие-нибудь никому не известные треки с обратной стороны винила, пластинки, которые не выложены в общий доступ, артистов, которые не хотят, чтобы их скачивали. Фрэнк Заппа. «Соник». Girl Talk[6].

Меня от этого перло. Просто перло. Другого слова не подобрать. Как будто я купалась в лучах прожекторов. Тело излучало жар, по коже бегали мурашки. Боль в пальце почти прошла, притупилась, а беспокойство за маму как-то незаметно отошло на второй план.

Так вот, значит, каково это — быть популярной, думала я.

Мама однажды спросила в своей несколько странной прямолинейной манере, популярна ли я среди сверстников. Я не знала, что на это ответить, и просто промолчала. Популярной я не была. Но и изгоем меня не назовешь — никто меня не избегал и не травил. Ну, почти никто. Вендела и ее прихвостень Ларс регулярно меня доставали, но я умела за себя постоять. А вот остальные? Вряд ли мои одноклассники были обо мне высокого мнения. Для них я была странной и неинтересной чувихой, только и всего.

Но сейчас! Здесь, на этом теплом тесном диване, что-то со мной произошло. Понятное дело, что на моем месте мог запросто оказаться кто-то другой. Естественно. Но выбрали-то именно меня, и у меня отлично получалось. Я чередовала музыку: танцевальную с медляками, попсу с альтернативой, а если попадалась реклама, ставила вместо нее что-нибудь из скачанного. Я была справедлива, как многодетная мать, уговаривала, убеждала: «Сначала эту, а потом твою».

Может, я слишком обольщалась на свой счет — наверняка им нужна была только музыка, но мне было на это совершено наплевать — сейчас мне казалось, что им нужна я и только я.

Хоть раз в жизни я кому-то нужна.

Начала я, естественно, с Джастина. Джастина-блин-Тимберлейка. Тут уж, понятное дело, без вариантов. «Четыре минуты». Дебби прям чуть не прослезилась. Уж не знаю, действительно ли она не слышала или ей было по барабану, что он на самом деле пел про четыре, а не пять минут, но она орала, совершенно счастливая:

— У нас осталось ПЯТЬ минут, чтобы спасти этот мир!

Затем подряд: «Cry me a river», «Like I love you», Джастин Тимберлейк, «Rock your body».

Ну а дальше уже все исполнители подряд, какие-то вполне достойные, какие-то — полный отстой. Но рано или поздно мы обязательно возвращались к Джастину.

Джастин Тимберлейк никогда раньше не производил на меня большого впечатления, как и вся остальная музыка, написанная после 1987 года, — но буйный восторг Дебби оказался заразителен. Она отрывалась в танце в паре метров от меня, закинув руки за голову, и стоило мне поднять голову, как я тут же натыкалась на ее лисьи глаза. Как будто она не сводила с меня глаз. Она яростно вколачивала шпильки в паркет, оставляя на нем маленькие круглые вмятины. Время от времени она втискивалась в узенькое пространство на диване, чтобы заказать очередную песню, полностью игнорируя тот факт, что рядом со мной уже кто-то сидит. Один раз она схватила мою забинтованную руку и щекотно прошептала прямо мне на ухо: