Убыр и гондыр - Светлана Багдерина

Изнутри мгновенно выросло в громкости и неприязни и без того не слишком дружелюбное гудение.

– Не трогай их! Отойди немедленно! – нашелся сразу же голос у Находки. – Не подходи близко!!!

– Да почему, Находка? Они в такую холодину – для них – носа наружу не кажут! – поддержала оруженосца Серафима.

– Потому что это не пчелы! Это шерстни!

– Шершни, что ли? – переспросил Саёк.

– Да не шершни, а шерстни! Это шершни в шерсти, и они даже зимой летают!

– А чем же они питаются? – от удивления царевна забыла о новой угрозе и ударилась в энтомологию.

– Мышей из норок в сугробах выкапывают, белок в дуплах находят, птичек… – начала перечислять октябришна, нервно поглядывая на колоды. – А летом они хозяйке мед приносят.

– Шерш… То есть, шерстни – мед? – изумился Саёк.

– Ну да. У пчел отбирают и ей приносят, – мрачно подтвердила октябришна. – Убыр их, наверное, для охраны держит. Они только ее, поди, не кусают, потому что она им колоды поставила и кормит – хозяйка, значит, а остальных глазом не моргнут – заживо сожрут. Это нам сейчас повезло, что мы когда уже темнело пришли – они спать легли. А если бы хоть чуточку посветлее…

Ее болезненно передернуло от нарисованной и без того в последнее время хронически воспаленным воображением картины.

Серафима снова прислушалась. Снаружи злобно возились, ворчали и скрипели сырой корой набежавшие со всего леса древогубцы, но частокол стоял нетронутый.

Обратили на это внимание и ее спутники.

– Чего они ждут? – потребовала ответа у Находки Серафима.

– Я… ваш-ш… Сер-р-ргий… Н-не зн-н-н… – октябришна страдальчески заморгала, беспомощно наморщила лоб, но вдруг вытаращила глаза и стукнула по лбу рукой. – Знаю, ваше царственное величество, знаю. Вспомнила. Бабушка когда-то рассказывала мне, откуда берутся древогубцы. Когда она сама была маленькой, ей рассказывала одна старушка, брат соседки которой ходил к убыр, когда был еще молодой. Только после этого он недолго прожил – из лесу вернулся, три дня пролежал пластом и помер. А ходил он к убыр затем, чтобы она…

– И откуда они берутся? – нетерпеливо и не слишком вежливо оборвала Серафима зарождающийся рассказ Находки, который в другое время и при иных обстоятельствах с интересом бы послушала.

– Их выращивают убыр, – все поняла и не обиделась октябришна. – У себя на подворье. Чтобы в лесу их раньше времени гондыр не разорвал, пока они маленькие. Холит их, лелеет, как детушек малых. А потом, когда они вырастут, выпускает их в лес.

– Зачем это ей? – недоуменно нахмурилась царевна.

– Чтобы гондыру навредить, ваш… Сергий. Они с ним терпеть друг друга не могут и постоянно воюют. То она ему древогубцев подпустит. То он ей… что-нибудь сделает, наверное… тоже… не знаю, чего… но не без этого, поди… Кто их тут, в глуши, ведает… Ну и вот – они поэтому ее частокол-то и не грызут, что она их вырастила и на волю выпустила. Вроде, хозяйка, значит. Они нас сюда загнали, заперли, а когда убыр вернется, то все ей расскажут, не иначе, чтобы она сама присудила…

До октябришны вдруг дошло, что она сейчас сказала, и ей стало плохо.

– Ой, дела-то… Ой, дела… Ой, спаси нас-убереги, батюшка Октябрь… Ой, последние наши минутки пришли… – опустилась на землю, горестно уткнула лицо в ладони и тихонько запричитала она.

Царевна обеспокоенно поджала губы и огляделась. Если бы ее кто-нибудь спросил, что она рассчитывала здесь увидеть, то она бы не просто затруднилась с ответом – она бы вовсе не нашла его. Топор-саморуб? Костер и факелы? Ступу с помелом на старте? Мешок дуста?

Неизвестно.

Но дожидаться возвращения убыр в такой обстановке даже ей казалось самоубийственным.

Ее родная троюродная бабушка была бабой-ягой, не самой вредной и мстительной, по всеобщему признанию,[12]но если бы она вернулась домой и увидела, что кто-то заявился туда без приглашения и устроил там такой кавардак, а теперь с гордостью стоит на месте и дожидается ее реакции…

Долго бы ее дожидаться не пришлось. И, скорее всего, это было бы последнее, чего вообще дождался бы возмутитель спокойствия в своей жизни, попадись он под горячую руку…

Возня за частоколом скоро прекратилась, но редкие поскрипывания, причмокивания и натужное трение коры о кору однозначно сообщали всем заинтересованным лицам, что осада не снята, а лишь перешла в затяжную стадию.

Забравшись на навес над поленницей, сложенной в сторонке у частокола, царевна собственными, и без того не сомневающимися глазами убедилась, что это именно так и никак иначе. Даже в темноте, затягивающей исподволь, но надежно землю, можно было ясно различить пару десятков массивных матерых древогубцев, застывших на своих местах и неотличимых от обычных, добродушных и малоподвижных пней, если бы не меланхоличное пожевывание и причмокивание отвратительных красных каучуковых губ.

Удрученная и задумчивая еще больше, чем прежде, Серафима вернулась к воротам, где ее смирно и стойко ожидали под дождем ее придворные.

– Ну, что-нибудь?… – Саёк, не закончив вопроса, увидел ответ на ее лице и сник.

– А у вас тут внизу как?

– Тихо, ва… Сергий, – шепотом отозвалась Находка. – Затаились…

– Может, ушли? – оруженосец прислушался с надеждой, но царевна покачала головой.

– Нет. Ждут.

– Ждут… – тоскливо вздохнул он, но взял себя в руки, приосанился и сурово объявил: – Тогда я предлагаю план.

– Предлагай, – просто ответила Серафима.

– Мы откроем ворота, я выскочу и побегу. Они пойдут за мной, и вы сможете убежать. Вот…

– Замечательный план, – одобрила царевна, но, не замечая протестующего взгляда октябришны и торжествующего – Сайка, тут же продолжила: – Если бы не два недостатка. По ночному лесу ты далеко не убежишь – это раз. И к тому же, что делать нам, если за тобой побегут не все пеньки – это два.

Оруженосец понурился и виновато пожал плечами:

– Об этом я не подумал…

– Это ничего, – успокоила его царевна. – Тогда будем жить по моему плану. Чем мокнуть и мерзнуть неизвестно сколько под дождем, мы войдем в избу, обогреемся, обсушимся, приготовим ужин и в спокойной комфортной обстановке подумаем, как быть дальше.

– Но когда вернется убыр Макмыр…

– Мы поговорим с ней и постараемся все объяснить. Насколько я знаю, у этой публики в домах беспорядок и грязища – страшные, и если мы у нее приберемся и накормим по-человечески,[13]то, может, она подобреет и нас хотя бы выслушает.