Мой мальчик - Ник Хорнби

— Да, надеюсь. Но… дело ведь не в этом?

Уилл понимал, что дело не в этом, но удивился, что Маркус тоже все понял так быстро. В тот момент он впервые подумал: "А парень-то смышленый".

— О чем это ты?

— Сам подумай.

— Ты переживаешь, что она может попытаться снова?

— Слушай, замолчи, а?

Он так и сделал, и, пока они ехали в больницу, всю дорогу было настолько тихо, насколько это возможно в машине с орущим ребенком.

Когда они приехали, Фиону уже куда-то увезли, а Сьюзи сидела в приемном покое, сжимая в руках пластиковый стаканчик. Маркус сбросил свой побагровевший от крика груз на сиденье рядом с ней.

— Ну, что происходит? — Уилл едва сдержался, чтобы не потереть руки. Он был так поглощен происходящим, что ему это почти нравилось.

— Не знаю. Они ей промывают желудок или что-то вроде того. Она немного разговаривала в "скорой". Спрашивала про тебя, Маркус.

— Как это мило с ее стороны.

— Маркус, ты тут ни при чем. Ты ведь и сам знаешь? То есть ты не виноват, что она… Она тут не по твоей вине.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю, — сказала она тепло и обнадеживающе, склонилась и потрепала Маркуса по голове, но эта интонация и жесты были здесь как-то неуместны: все они были из другой, тихой, более спокойной жизни. Может быть, эти утешения и сошли бы для двенадцатилетнего ребенка, но они явно не подходили для самого взрослого в мире двенадцатилетнего ребенка, которым внезапно стал Маркус. Он оттолкнул ее руку.

— У кого-нибудь мелочь есть? Я хочу купить кое-что в автомате.

Уилл дал ему пригоршню мелочи, и он ушел.

— Черт возьми, — сказал Уилл. — Ну вот что сказать ребенку, у которого мать только что пыталась покончить с собой?!

Ему было просто интересно, но, к счастью, вопрос прозвучал риторически, а значит — сочувственно. Ему бы не хотелось реагировать так, будто он смотрит захватывающий фильм о буднях городской больницы.

— Не знаю, — ответила Сьюзи. На коленях у нее сидела Меган, и она пыталась заставить ее грызть хлебную палочку. — Но нам нужно будет что-то придумать.

Уилл не знал, имеет ли она в виду его, говоря "мы", но это не имело значения. Как бы ни развлекали его события этого вечера, он не горел желанием пережить их еще раз: слишком уж странная подобралась компания.

Вечер тянулся. Меган поплакала, похныкала, а потом заснула. Маркус несколько раз ходил к автоматам и возвращался с банками колы, шоколадками "Кит-Кат" и пакетиками чипсов. Никто не произнес ни слова, лишь Маркус иногда ворчал насчет пациентов, которые сидели в ожидании приема.

— Терпеть не могу весь этот сброд. Практически все пьяные. Только посмотри на них. Все побывали в драке.

Так оно и было. Все, сидевшие в приемном покое, так или иначе относились к сброду: бродяги, пьяницы, наркоманы или просто сумасшедшие. Те немногие, что просто стали жертвами обстоятельств, были бледны, выглядели нервно и измотанно — сегодняшний день стал для них чем-то из ряда вон выходящим. Тут была женщина, которую укусила собака, и мама с маленькой девочкой, которая, кажется, упала и сломала лодыжку. Все же остальные просто перенесли хаос своей повседневной жизни из одного места в другое. Для них не было разницы, кричать на улице на прохожих или оскорблять медсестер в приемном покое травматологического отделения, — везде одно и то же.

— Моя мама не такая, как все эти люди.

— Никто этого и не говорит, — ответила Сьюзи.

— А если они так подумают?

— Не подумают.

— Могут подумать. Ведь она наглоталась таблеток! Ее привезли сюда всю облеванную. Откуда им знать, что она не такая?

— Они поймут. А если не поймут, мы им скажем.

Маркус кивнул, и Уилл понял, что Сьюзи сказала именно то, что нужно: неужели кто-то поверит, что Фиона такая же, как эти отщепенцы, если у нее есть такие друзья? На этот раз Уиллу показалось, что Маркус задался не тем вопросом. Правильный вопрос был: "А какая между ними разница?" Потому что если единственной вещью, отличавшей Фиону от всех этих людей, были ключи от машины в руках Сьюзи да еще дорогая одежда Уилла, то это означало, что у нее серьезные проблемы. Нужно жить в собственном мыльном пузыре. Нельзя пытаться проникнуть в чужой пузырь, потому что так ты лишишься своего. Ведь Уилл покупал одежду, компакт-диски, машины, модную мебель и наркоту исключительно для себя; и, если Фиона не могла себе всего этого позволить и у нее не было соответствующего пузыря, это ее проблемы.

Как по сигналу, появилась какая-то женщина — не доктор и не медсестра, а кто-то из служащих.

— Здравствуйте. Вы приехали с Фионой Брюер?

— Да, я ее подруга Сьюзи, это Уилл, а это сын Фионы, Маркус.

— Ясно. Фиона должна будет остаться здесь на ночь, а вам, конечно, не стоит здесь сидеть. Маркусу есть где побыть? У тебя есть сейчас кто-то дома, Маркус?

Маркус покачал головой.

— Сегодня он останется у меня, — заявила Сьюзи.

— Хорошо, только для этого мне нужно получить согласие его мамы, — кивнула женщина.

— Конечно.

— Я хочу поехать к ней, — сказал Маркус в спину удаляющейся женщины; она оглянулась и улыбнулась в ответ. — Если, конечно, это кого-то волнует.

— Конечно волнует, — уверила его Сьюзи.

— Ты так думаешь?

Женщина вернулась через пару минут, улыбаясь и кивая так, будто Фиона только что родила ребенка, а не дала разрешение, чтобы ее сына забрали на ночь.

— Она не против. Она просила вас поблагодарить.

— Хорошо. Тогда пойдем, Маркус. Поможешь мне разложить диван.

Сьюзи посадила Меган обратно в детское сиденье, и они направились к машине.

— Еще увидимся, — сказал Уилл. — Я тебе позвоню.

— Надеюсь, ты разберешься с Полой и Недом.

Опять секундное замешательство: Нед и Пола, Нед и Пола… Ах да, его бывшая жена и сын.

— Да, все будет нормально. Спасибо. — Он поцеловал Сьюзи в щеку, похлопал Маркуса по плечу, помахал Меган и вышел на улицу, чтобы поймать такси. Все это, конечно, интересно, но проводить так каждый вечер он не собирался.

Оно лежало на кухонном столе. Он заметил его в тот момент, когда ставил в вазу цветы по просьбе Сьюзи. Накануне вечером все так спешили и суетились, что не заметили его. Он взял его в руки и сел.

Дорогой Маркус,

Что бы я ни написала в этом письме, мне кажется, ты все равно будешь ненавидеть меня всю жизнь. Может быть, "всю жизнь" слишком сильно сказано — когда ты подрастешь, наверное, почувствуешь что-то, кроме ненависти. Но все равно, долгое время ты будешь думать, что я поступила неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Поэтому я хочу объясниться, пусть это даже и бесполезно.