Я жду тебя - Рангея Рагхав

— Как хочешь, я не настаиваю. Но я позабочусь, чтобы тебя уважали.

В то время мы еще не представляли, как это все будет выглядеть. Но мы твердо знали, что начальник полиции имеет очень большую власть. Он — доверенный человек самого раджи. Жители деревни боятся его имени. Его принимают люди из самых высших каст. Куда бы он ни ехал, от него прячутся все наты. Стоит ему захотеть, и он приводит к себе любую из женщин натов или канджаров. Все мы панически боялись его, так как он когда угодно мог засадить любого из нас в тюрьму, обвинить в воровстве и избить. Иногда он брызгал на свою жертву отравленной водой, из-за чего на коже появлялись багровые пятна, и все тело начинало распухать. Полицейский всегда был прав. Он ругал нас на чем свет стоит, но стоило кому-нибудь возразить, как несчастного тут же бросали в тюрьму. Каторжный тюремный труд быстро сбивает спесь. Однажды один из полицейских заразил натни какой-то дурной болезнью. Она очень долго болела, и только Исила своими травами смог вылечить ее.

— Ты знаешь тайну лечебных трав? — неожиданно спросила Пьяри.

— Да.

Она замолчала.

— Почему ты спросила меня об этом?

— Я всем расскажу, что ты — искусный лекарь. Они все будут льстить тебе.

Довольный, я погладил ее по голове, а потом встал, чтобы напиться.

— Принеси и мне, — попросила Пьяри.

— Встань и напейся…

— Я сегодня любовью полна, милый друг, наливай мне вина, — улыбаясь, пропела Пьяри.

Я засмеялся, принес ей воды, а потом снова закурил бири. Пьяри подошла и села рядом со мной.

— Пьяри, сегодня ночь у нас прошла без сна.

— Но утренней звезды еще не видно.

— Спой мне песню.

— Какую?

— Ту, в которой говорится: «Без любимой я страдаю»…

— Но я же рядом с тобой. Почему ты хочешь именно эту?

— Ты же знаешь, что сегодня ночью ты не была моей…

— Но были же и другие ночи.

Пьяри запела:

«Я сгораю от любви. Любимый, я молю, приди! В горах увяли все цветы. Любовь! Увянешь так и ты! Любимый, в сердце загляни, что в нем осталось, посмотри. Я — знаю, принял ты обет познать седую тайну лет и у священного огня сидишь, молчание храня. Мой йог, мне в душу загляни, какой пожар в душе горит!..»

«Твоей души святой пожар родил во мне ответный жар, — подхватил я. — И в ярком пламени огня в любви к тебе сгораю я. Любимая, что мне обет, когда тебя со мною нет!..»

«О, йог, коль принял ты обет, назад тебе возврата нет. И у священного огня познай всю тайну бытия. Коль раньше времени придешь, то гнев подруг всех навлечешь. И обо мне пойдет молва, что знаю чары колдовства. Своим проклятым колдовством я йога сделала ослом. И вот, забыв закон ослов, он мне, как раб, служить готов!..»

«Любимая, на всей земле никто не ведает, увы, ослы мы или колдуны. А женский род болтать привык, всех не повесишь за язык. В священном пламени огня я ясно вижу, друг, тебя. И дым, что вьется надо мной, напоминает локон твой. Сгораю весь я от любви. Что делать мне? Ты подскажи. Обета цепью скован я, те цепи разорвать нельзя…»

«Не любишь ты меня, друг мой, ты не нарушишь свой покой! Ты, видно, так ушел в себя, что днем не замечаешь дня! Играет солнце лишь тогда, когда ты видишь у пруда, вокруг подружки дорогой, любовной жаждою томим, танцует танец свой павлин. И страсть тогда в тебе кипит, когда ты видишь, как бежит за оленицею олень, ища полуденную тень. Любовь вселяющий дурман! Поверь, любовь твоя — обман! Ты словно туча дождевая, что летом по небу гуляет. Мгновение — и тучки нет, в траве лишь виден влажный след. Мне доли, видно, нет иной, чем слезы лить весь день-деньской…»

«Любимая, тебе клянусь! Я все равно назад вернусь, как только день умчится прочь и спустится на землю ночь. Любовь твоя всему виной, я йогом стал, обрел покой. Хотел в спокойствии души найти я таинство любви. Но понял я, друг дорогой, в тебе одной найду покой…»

Наши голоса наполняли безмолвие ночи. Нежный и высокий голос Пьяри слился в заключительном куплете с моим низким голосом:

«Сегодня опять торжествует любовь! — неслось над степью. — К подружке вернулся возлюбленный вновь! Все сокрушает безжалостный меч, не может свои он лишь ножны рассечь! И дерево пламени пищу дает. Без пищи потухнет оно и замрет. Влюбленные души, поведайте мне, кто первый сгорает в любовном огне? Вопрос этот старый, не нов и ответ: огонь ли сгорает иль дерева нет?»

Так песней приветствовали мы рассвет нового дня.

Сукхрам продолжал свой рассказ:

— Дом Рустамхана был наполовину каменный, наполовину глинобитный. Предки Рустамхана жили здесь с незапамятных времен. Он был ревностным мусульманином, не пропускал ни одного намаза и пользовался благосклонностью окружных полицейских начальников. Он достиг совершенства в умении выуживать деньги у ростовщиков. Тхакуров из знатных родов он приветствовал, низко склонив голову, а незнатных не удостаивал даже кивком головы. Бедного брахмана приветствовал, слегка склонившись, словами: «Здравствуйте, господин пандит». А перед богатым расстилался, как перед именитым родственником.

Я не мог без отвращения смотреть на Рустамхана. Он был длинный и тощий, с хитрыми бегающими глазками. Рустамхан с первого взгляда оценивал, можно ли будет поживиться за счет пришедшего к нему человека. Как-то раз к нему в рваной и грязной одежде пришел красильщик Рахматали и начал жаловаться на свою бедность. Рустамхан так запугал его, что вынудил беднягу отдать ему последние сорок рупий. С важным видом ходил Рустамхан по деревне, нагоняя страх на всех натов.

В трудную минуту наты просили милостыню или собирали дикий мед для деревенских тхакуров. Кроме того, они занимались приготовлением снадобий и лекарств. Я слыл одним из первых знатоков трав. Однажды с помощью целебных трав и заклинаний я вылечил деревенского землемера от укуса голубого скорпиона. С тех пор слава моя начала расти…

Когда мы совсем близко подошли к дому Рустамхана, я вдруг почувствовал, что ноги совсем одеревенели и не слушаются меня. На Пьяри была широкая и очень грязная юбка. Кофта ее совсем порвалась, а покрывало пестрело заплатами, но она старательно прятала в него свое лицо. В тот момент мне показалось, что я иду грабить самого себя, но я не осмелился сказать об этом Пьяри.

Я остановился и присел на каменную плиту — здесь раньше, наверное, была дхармашала[26]. Пьяри села прямо на пыльную дорогу.

— Идем же, — торопила она.

— Ноги не идут.

— Это еще почему?

— Душа противится.

— Ты и меня не пустишь?

— Разве тебя остановишь?