Голубой замок - Люси Мод Монтгомери

Дядя Герберт выдал свою традиционную шутку, помогая тете Веллингтон подавать холодное мясо: «У нашей Мэри есть баран?»[11] Тетя Милдред поведала ту же самую старую историю, как однажды нашла кольцо в утробе индейки. Дядя Бенджамин рассказал любимую наскучившую байку, как однажды поймал и наказал за кражу яблок человека, позже ставшего знаменитым. Двоюродная кузина Джейн описала свои страдания от больного зуба. Тетя Веллингтон восхитилась серебряными чайными ложками тети Альберты и пожаловалась, что одна из ее собственных пропала:

— Это испортило весь набор. Я так и не смогла подобрать подходящую. А это мой свадебный подарок от дорогой тети Матильды.

Тетя Изабелла размышляла, насколько изменились времена года, и не могла понять, что стряслось с нашими прежними прекрасными веснами. Кузина Джорджиана, как обычно, обсуждала последние похороны и громко вопрошала: «Кто из нас будет следующим?». Кузина Джорджиана никогда не употребляла столь грубого слова, как «умирать». Валенси подумала, что смогла бы дать ей ответ, но не стала. Кузина Глэдис, как всегда, жаловалась. Гостящие у нее племянники общипали все бутоны с ее домашних растений и замучили лучший выводок цыплят: «Затискали некоторых почти до смерти, моя дорогая».

— Мальчики есть мальчики, — дипломатично напомнил дядя Герберт.

— Но им не обязательно быть злобными дикими зверьками, — возразила кузина Глэдис, оглядевшись вокруг в ожидании оценки ее остроумия. Все, кроме Валенси, улыбнулись. Кузина Глэдис запомнила это. Несколько минут спустя, когда предметом обсуждения стала Элен Гамильтон — кузина Глэдис говорила о ней, как об «одной из тех застенчивых дурнушек, что не могут найти себе мужей» — она многозначительно взглянула на Валенси.

Дядя Джеймс посчитал, что разговор скатился до слишком низкого уровня личных сплетен. Он попытался поднять этот уровень, начав абстрактную дискуссию по поводу «величайшего счастья». Он спросил каждого из присутствующих, что для них означает это самое «величайшее счастье».

Тетя Милдред считала, что величайшее счастье для женщины — быть «любящей и любимой женой и матерью». Для тети Веллингтон счастьем было путешествие в Европу. Для Олив — стать великой певицей, как Тетраццини[12]. Кузина Глэдис скорбно заметила, что для нее величайшим счастьем было бы избавление — полное избавление — от неврита. Величайшим счастьем кузины Джорджианы стало бы «возвращение ее дорогого умершего брата Ричарда». Тетя Альберта неопределенно ответила, что величайшее счастье следует искать в «поэзии жизни», и поспешно дала своей горничной несколько поручений, дабы избежать расспросов, что она имела в виду. Миссис Фредерик сказала, что величайшее счастье — жить, с любовью служа другим, а кузина Стиклз и тетя Изабелла согласились с нею — тетя Изабелла — возмущенно, видимо, посчитав, что миссис Фредерик похитила ветер из ее парусов, высказав эту мысль первой.

— Мы все слишком склонны, — продолжила миссис Фредерик, не желая упустить столь хорошую возможность, — жить в эгоизме, суетности и грехе.

Все дамы почувствовали в ее словах упрек своим низким идеалам, а дядя Джеймс остался с убеждением, что разговор с лихвой поднял настроение.

— Величайшее счастье, — внезапно громко сказала Валенси, — это чихнуть, когда захочется.

Все замерли. Никто не решался сказать ни слова. Неужели Валенси пыталась пошутить? Это было невероятно. Миссис Фредерик, которая расслабилась, видя, что ужин продолжается без каких-либо выходок со стороны дочери, вновь задрожала. Она посчитала, что осторожнее будет промолчать. Дядя Бенджамин не был осторожен. Он рванул туда, куда миссис Фредерик побоялась ступить.

— Досс, — хихикнул он. — В чем разница между молодой девушкой и старой девой?

— Одна довольная и хорошеет, другая безвольная и лысеет, — сказала Валенси. — Вы загадывали эту загадку уже раз пятьдесят на моей памяти, дядя Бен. Почему бы вам не поискать что-нибудь новенькое, если вы считаете, что загадки — ваш конек? Роковая ошибка пытаться быть забавным, если это у вас не получается.

Дядя Бенджамин тупо уставился на нее. Никогда в жизни с ним, Бенджамином Стирлингом, из Стирлингов и Фростов, не обращались подобным образом. Тем более Валенси! Он беспомощно огляделся, пытаясь понять, что думают присутствующие. Лица присутствующих ничего не выражали. Бедная миссис Фредерик закрыла глаза. Ее губы подрагивали, словно она молилась. Возможно, что так и было. Ситуация была настолько беспрецедентной, что никто не знал, как поступить. Валенси же продолжала есть свой салат, как ни в чем не бывало.

Тетя Альберта, чтобы спасти свой ужин, начала рассказывать, как недавно ее укусила собака. Дядя Джеймс, чтобы поддержать ее, спросил, в каком месте та укусила ее.

— Прямо возле католической церкви, — пояснила тетя Альберта.

В этот момент Валенси рассмеялась. Никто даже не улыбнулся. Что в этом было смешного?

— Это жизненно важная часть? — спросила Валенси.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно поинтересовалась тетя Альберта, а миссис Фредерик почти прониклась убеждением, что вся ее многолетняя служба Господу была напрасной.

Тетя Изабелла решила, что ей удастся остановить Валенси.

— Досс, ты ужасно худа, — сказала она. — Ты вся такая угловатая. Ты когда-нибудь пыталась хоть чуть-чуть пополнеть?

— Нет, — Валенси не просила пощады и не давала ее. — Но я могу рассказать вам, где в Порт Лоуренсе можно найти косметический салон, чтобы уменьшить число ваших подбородков.

— Ва-лен-си! — протестующе простонала миссис Фредерик. Она полагала, что её голос, как обычно, полон высокомерия и величавости, но выдала лишь умоляющее поскуливание. И она не сказала «Досс».

— У нее горячка, — страдальческим шепотом сообщила кузина Стиклз дяде Бенджамину. — Мы думаем, у нее горячка уже несколько дней.

— По-моему, она чокнулась, — проворчал дядя Бенджамин. — А если нет, то ее следует отшлепать. Да, отшлепать.

— Ты не можешь ее отшлепать, — кузина Стиклз очень разволновалась. — Ей двадцать девять лет.

— По крайней мере, в этом возрасте есть хоть какое-то преимущество, — заметила Валенси, услышав разговор.

— Досс, — сказал дядя Бенджамин, — когда я умру, ты можешь говорить, что тебе угодно. Но пока я жив, требую относиться ко мне с уважением.

— О, но вы же знаете, что мы все уже умерли, — ответила Валенси. — Все Стирлинги. Некоторые из нас уже похоронены, некоторые — еще нет. Это единственное различие.

— Досс, — сказал дядя Бенджамин, думая, что этим сможет успокоить Валенси, — ты помнишь, как украла малиновый джем?

Валенси вспыхнула — от сдержанного смеха, не от стыда. Она была уверена, что дядя Бенджамин обязательно вытащит этот джем на свет.