«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - Елена Смилянская

Жалобы Элфинстона на Адмиралтейство и прочие службы приводили к прямому личному вмешательству государыни в подготовку второй эскадры (например, она могла «в ярости немедленно послать за шеф-адмиралом Адмиралтейства Мордвиновым» или пообещать, что более не допустит промедлений).

Императрица и на официальных представлениях, и в узком кругу придворных поразила Элфинстона своим стилем общения: он отметил, что она вела себя «как хозяйка частного семейства» (с. 136). Ее светский разговор непременно содержал шутливый намек с подтекстом, понятным только собеседникам, что, казалось, возвышало собеседника до конфидента. Так, Екатерина тонко намекала Элфинстону на то, что знает о его подвигах против французов в Семилетнюю войну и предполагает, что и в Архипелагской экспедиции его могут ждать столкновения с французами, а поэтому императрица советовала контр-адмиралу: «Не пробовать говорить по-французски, но выучить русский; хотя он не говорит хорошо по-французски, я слышала, что он заставлял французов понимать его» (с. 118). За обеденным столом в Царском Селе, где не говорили о политике, императрица вдруг завела разговор о климате Квебека, вероятно напомнив Элфинстону о его участии в военных действиях на реке Св. Лаврентия в 1760 г., когда англичане праздновали победу над французами. Во время того же обеда в Царском Селе тема похода в Архипелаг осторожно обыгрывалась императрицей и Элфинстоном при сравнении астраханского и греческого винограда. Наконец, перед самым отправлением эскадры при вручении важнейшего секретного приказа командующему эскадрой (этот приказ императрица вынула из кармана собственного платья) Екатерина элегантно отвлекла внимание контр-адмирала от музыкальных упражнений фрейлины: «Она спросила меня, люблю ли я музыку. Я ответил: „Да“. – „Очень хорошо, – сказала императрица, – но я надеюсь, что вскоре у Вас будет другая музыка!“» (с. 155) [обоим было понятно, что речь шла о пушечном громе].

По многочисленным источникам хорошо известно умение Екатерины II понравиться, ослепить и очаровать собеседника, и Элфинстон вольно или невольно подчеркивает эти качества российской императрицы сравнением с датским двором: «Я не мог не заметить большого различия в великолепии дворов в России и в Дании, первый значительно превосходил по величию». В отличие от Петербурга, в Копенгагене беседы с королем и вдовствующей королевой, судя по всему, были лишь этикетными, формальными.

Еще чаще, чем с императрицей, Элфинстон общался с наследником – великим князем Павлом Петровичем. Вероятно, контр-адмирала, приехавшего с сыновьями – почти ровесниками пятнадцатилетнего Павла, – не случайно помещают в Петербурге во дворце неподалеку от покоев цесаревича, с 1762 г. получившего чин генерал-адмирала флота и формально являвшегося главой Адмиралтейств-коллегии. Воспитатель великого князя граф Н. И. Панин мог рассматривать встречи Павла с опытным британским моряком как часть образовательной программы наследника. Содержания разговоров с юным Павлом Элфинстон не сообщает, но с гордостью пишет о частых ужинах с великим князем и о том, как великий князь привязался к его сыновьям Джону и Самьюэлу и «целовал их по 20 раз на дню».

Возможно, летом 1769 г. граф Панин, сам живший во дворце и постоянно присутствовавший при наследнике, старался держать иностранца Элфинстона под постоянной опекой и вниманием уже не только как наставник великого князя, но и как глава внешнеполитического ведомства Российской империи. При этом Панин, очевидно, покровительствовал Элфинстону, оказывался медиатором между контр-адмиралом, императрицей, наследником, с одной стороны, и службами Адмиралтейства, а также подчиненными Элфинстона, с другой. Без его вмешательства, вероятно, в 1769 г. энергичному британцу не удалось бы снарядить эскадру, да и в походе послания Панина служили Элфинстону серьезной поддержкой. Заинтересованность Панина в любой информации о подготовке, продвижении эскадр, значимость его содействия ясно прочитываются на страницах сочинения Элфинстона, и это позволяет с уверенностью говорить, что в начале Русско-турецкой войны глава Коллегии иностранных дел граф Н. И. Панин не только не «противодействовал»87 средиземноморским планам Екатерины и Орловых, но и внес свой заметный вклад в их реализацию.

Однако в 1771 г. по возвращении Элфинстона в Петербург граф Панин, которого еще в 1769 г. Элфинстон называл «другом», на просьбы посла Каткарта выяснить причины неожиданной немилости контр-адмирала лишь развел руками, сообщив, что бессилен («it was out of his road…»), и порекомендовал обращаться к более могущественным лицам, а именно к Орловым. Только после долгих уговоров Панин уверил британского посла, что во избежание лишнего шума в Европе он будет продолжать оказывать Элфинстону «свое милостивое покровительство, пока все не уладится, но это задача не из легких»88.

В Петербурге, впрочем, у Элфинстона мог быть и другой покровитель, принадлежавший к ближнему кругу доверенных лиц императрицы. Граф Иван Григорьевич Чернышев (1726–1797) считал себя главным благодетелем Элфинстона и потому, что в Лондоне сам нашел его и предложил отправиться на российскую службу, и потому, что по возвращении из Англии в 1770 г. на долгие годы стал вице-президентом Адмиралтейств-коллегии.

Екатерина II ценила Чернышевых и полагалась на них и в военной, и в морской администрации. Она ценила и подвиги Захара Чернышева, и опыт долгого пребывания Ивана Чернышева за границей, знала увлечения последнего всяческими новейшими открытиями в разных областях наук. Во всяком случае, в 1763 г. И. Г. Чернышев, не имевший опыта в морском деле, был назначен членом Адмиралтейств-коллегии с присвоением ему адмиральского флага по чину вице-адмирала, а вскоре как командир галерного флота он организовал знаменитое плавание Екатерины по Волге (1767 г.). Всю жизнь И. Г. Чернышев коллекционировал антики, гравюры и живопись, располагал богатейшим собранием книг и карт89, словом, был образцовым вельможей просвещенной правительницы. Однако над его дилетантизмом посмеивались, а недолюбливавший его посол Каткарт замечал, что «граф Иван, как кажется, поддерживает русских моряков против всех иностранцев и против всех инноваций за исключением тех, что сам делает. Если так пойдет и дальше, то это будет концом российских морских сил»90. Соглашался ли с Каткартом Элфинстон – неизвестно, но получив от Чернышева «ящик, в котором находились модели блоков, сконструированных господином Тейлором в Саутгемптоне», Элфинстон вполне успешно такие блоки сумел применить на своей эскадре.