Независимость мисс Мэри Беннет - Колин Маккалоу

— И что же вы узнали от цыгана? — как раз спрашивал ее мистер Уайльд.

— Просто поразительно, сэр! Видимо, они считают себя потомками египетских фараонов и обречены на скитания, пока не обретут какой-нибудь рай или не явится пророк. На самом-то деле он старался избавить меня от моих шестипенсовиков, но не преуспел. Его глаза томились по золоту и серебру, а не по пище. Я ушла в убеждении, что его племя во всяком случае не бедно, не недовольно. Он сказал, что им их жизнь нравится. Вдобавок я узнала, что дальше они отправляются, когда достаточно загрязнят свою стоянку гниющими объедками и телесными выделениями. Урок, который не худо было бы усвоить некоторым нашим сельским беднякам.

— Вы говорите, им нравится их жизнь. Но вам не нравится ваша.

— Это изменится в мае, — сказала Мэри, грызя миндальное печенье. — Преотлично. Надо попросить у миссис Маклеод рецепт ее кухарки.

— Такое облегчение! — воскликнул мистер Уайльд, позабыв, что подобные восклицания неучтивы.

— Облегчение? В каком смысле?

— Это значит, что вашим путешествиям настанет конец. Что в один прекрасный день вы будете пользоваться услугами собственной кухарки.

— Я ими пользуюсь и теперь.

— Но не приглашая гостей. А потому — никакого миндального печенья.

— Ваш упрек понятен.

— Мисс Беннет, я никогда бы не посмел упрекнуть вас! — Его светло-карие глаза заблестели, устремили пылкий взор в ее глаза, и в смятении мыслей он совершенно забыл, что они находятся в гостиной миссис Маклеод с еще десятью гостями. — Напротив, я не прошу от жизни ничего, кроме как провести ее рядом с вами. — И очертя голову: — Станьте моей женой!

В ужасе она столь судорожно отползла от него по дивану, что все глаза устремились на них, а все уши хлопали еще раньше.

— Прошу, не говорите этого!

— Я уже сказал это, — указал он. — Ваш ответ?

— Нет! Тысячу раз нет!

— Ну, так поговорим о чем-нибудь другом. — Он взял пустую тарелку из ее ослабевших пальцев и обаятельно ей улыбнулся. — Я не принял отказа, вы понимаете. Мое предложение остается в силе.

— Не питайте надежды, мистер Уайльд. Я упряма. — Ах, до чего несносно! Почему она не предугадала это неуместное объяснение? Какой повод дала она ему?

— Вы будете на свадьбе мисс Эпплби? — спросил он.

Вот так! Во всяком случае пока, заключили удовлетворенные зрители. Рано или поздно она примет его предложение.

— Впрочем, если она будет долго не давать себя поймать, — сказала мисс Ботольф, — то рыбак может уйти выше по течению.

— Знаете, что я думаю, Дельфиния? — спросила миссис Маркхем. — Я думаю, она брак в грош ломаный не ставит.

— Из чего я делаю вывод, что она хорошо обеспечена, и ее жизненный путь выбран, — ответила мисс Ботольф. — Во всяком случае, для меня все сложилось именно так после смерти моей маменьки. Есть жребии и похуже, чем хорошая обеспеченность и незамужность. — Она фыркнула. — Мужья ведь могут оказаться больше на горе, чем на счастье.

Замечание, которое замужние дамы предпочли пропустить мимо ушей.

Аргус положил перо и обозрел свое последнее изделие с некоторой сардоничностью. Тема, в сущности, довольно глупая, подумал он, но обеспеченные английские обыватели, особенно живущие в больших городах, сентиментальны до невероятности. Никакая самая яркая прочувствованная проза не вызовет у них жалости к судьбе маленького трубочиста, но если подменить человека на животное — совсем другой коленкор! Много слез будет пролито, когда это письмо появится в «Вестминстер кроникл»! Пони в шахтах, не более и не менее. Слепые от жизни, влачащейся под землей, их бедные косматые бока исполосованы рубцами от кнута.

Его забавляло написать иногда что-нибудь в таком духе, ибо Аргус был совсем не тем, кем виделся читателям, которые в своих фантазиях рисовали его умирающим с голоду на чердаке, истощенного до самых костей силой своих революционных идеалов. Леди, вроде мисс Мэри Беннет, могли грезить о нем, как о соратнике в крестовом походе против бед Англии. На деле же его эпистолярный стиль подогревался желанием подпортить жизнь неким джентльменам в палате лордов и палате общин. Каждое аргусовское письмо вызывало вопросы в обеих палатах, провоцировало бесконечные речи, вынуждало лорда Того и мистера Этого увертываться от парочки-другой тухлых яиц на чреватом опасностями пути от портала парламента до дверец их карет. Собственно говоря, он не хуже самых консервативных тори знал, что ничто не способно улучшить условия жизни бедняков. Нет, подстегивало его не это, как давно решил Аргус, только дух злокозненности.

Закрыв за собой дверь библиотеки, он проследовал в обширную переднюю своего дома на Гросвенор-сквер и протянул руку за перчатками, шляпой и тростью, пока дворецкий расправлял на его широких плечах плащ с меховым воротником.

— Предупредите Стаббса, чтобы не ждал, — сказал он и вышел в морозящий мартовский вечер в своем истинном обличье — Аргус существовал только в его кабинете. Идти ему было недалеко — своей цели он достиг на другой стороне площади.

— Мой дорогой Ангус! — сказал Фицуильям Дарси, горячо пожимая ему руку. — Прошу в гостиную. У меня для вас есть новое виски — чтобы вынести вердикт шотландскому виски необходим шотландец.

— Вынесу свой вердикт с наслаждением, Фиц, но ваш человек разбирается в горношотландских солодовых напитках лучше меня. — Освобожденный от плаща, трости, шляпы и перчаток, мистер Ангус Синклер, тайно известный как Аргус, сопроводил своего гостеприимного хозяина по огромному, звучащему эхом вестибюлю Дарси-Хауса. — Намерены попытаться еще раз? — спросил он.

— А я преуспею, если попытаюсь?

— Нет. В том-то и прелесть быть шотландцем. Мне не требуется ваше влияние ни при дворе, ни в Сити, не говоря уж о палатах парламента. Моя еженедельная газетка всего лишь развлечение — побрякушка, оплачиваемая углем и железом Глазго, как вам хорошо известно. Мне нравится быть шипом в лапе тори, дородного английского льва. Вам следовало бы побывать на севере по ту сторону границы.

— Вашу газетку я терпеть могу, Ангус. Но вот Аргус — чертова зубная боль, — сказал Фиц, вводя гостя в малую гостиную, пылающую алостью и позолотой.

Без сомнения, он продолжал бы в том же духе, но его обворожительная жена обернулась к ним с сияющей улыбкой. Она и мистер Синклер нравились друг другу.

— Ангус!

— Всякий раз, когда я вас вижу, Элизабет, ваша красота поражает меня, — сказал он, целуя ей руку.

— Фиц опять надоедает вам из-за Аргуса?

— Неизбежно, — сказал он, а сердце у него немного упало. «Надоедает». Слишком бестактно.

— Кто он такой?

— В его нынешнем воплощении — не знаю: его письма приходят по почте. Но в своем первоначальном мифологическом воплощении он был гигантским чудовищем со множеством глаз. Потому-то, я уверен, анонимный субъект и выбрал себе этот псевдоним. Глаза Аргуса видят повсюду.