Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

– Что такое? – спрашивает он.

– М-м? О, ничего. Просто задумалась о ее словах.

– Той наркоши?

– Угу. Она просилась со мной. Хотела вернуться сюда, представляешь? И не ради дозы, ничего такого. Не хочет оставаться одной по ночам. Сказала, что у нее сны переменились.

– Это как?

– Она говорит, ей теперь каждую ночь снится одно и то же, – чуть слышно, не отрывая глаз от зеркала, объясняет Мэллори. – Снится мужчина, стоящий в ее спальне. Очень высокий, в грязно-голубом полотняном костюме. И по всему костюму нашиты деревянные кроличьи головки. А у самого голова… говорит, что не знает, шлем это или маска, вроде как у индейцев, но она тоже деревянная, разрисована под кроличью, с парой остроконечных ушей. Он стоит и, хотя глаз ей не видно, смотрит на нее. Ты ей веришь, Том?

Болан молчит. Он снова вспоминает рассказ Циммермана: свет среди деревьев и потом – наблюдавший за ними человек. Они ничего не смогли разглядеть, кроме торчащих над головой рогов – или, может быть, ушей.

Он внимательно смотрит на Мэллори. Мальчикам он кое-что рассказал о предстоящем на горе деле – не многое, но с них хватило, – однако Мэллори подобралась очень близко к истине, которую Болан предпочел бы скрыть.

– Иди сюда, – подзывает он ее жестом. Мэллори подходит к столу. – Сядь, – просит он, и она слушается – ей любопытно. – Давай я тебе расскажу, что мы будем делать, Мэллори, – предлагает он. – Работа деликатная. И делать ее надо деликатно. Но еще большая деликатность нам понадобится не здесь, а там.

– Что значит – деликатная?

Болан открывает ящик стола, достает из него пластиковый мешочек с белым порошком. Кладет перед ней на край стола.

– Зарядиться предлагаешь? – Мэллори это забавляет.

Болан, невесело улыбнувшись, качает головой.

– Нет, не предлагаю. Эта дрянь не чистая, Мэл. Совсем наоборот. Примешь ее, и через час ты бледная и окоченелая. Понятно?

Мэллори бросает еще один взгляд на пакетик.

– Нет.

– Ну давай объясню. Довольно скоро – не сейчас, но скоро – тебе надо будет вернуться к этой твоей девице…

– Бонни.

– Да, Бонни. Вернешься к ней и отправишь еще раз пробежаться по тоннелю.

– Она не захочет, Том, – напоминает Мэллори. – Она и так уже трясется.

– Ну, это паршиво, потому что тебе придется ее заставить. Выбора у нее не будет. Добрая подружка Мэллори не торгуется.

Мэллори отвечает не сразу.

– А чем ее купить?

Он опять улыбается.

– Мэллори скажет, что у нее есть качественное снадобье и она с радостью поделится, если Бонни окажет ей еще одну маленькую услугу, – говорит Болан. – Ради нас.

Затянувшееся молчание нарушают только доносящиеся снизу вопли.

Мэллори рассматривает белый пакетик.

– А это зачем? – спрашивает она.

Болан с ненавистью смотрит на нее из-под тяжелых припухших век.

– Ты что, полная дура, Мэл? – интересуется он. – Только не прикидывайся полной дурой. Потому что я тебя знаю и знаю, что ты не дура. Ты даже очень умна. Я тебя за то и держу, не так ли?

– Я не… такого я не могу.

– Сможешь и сделаешь. Ты это сделаешь, Мэл. Будет так. У той девицы в голове чересчур много историй. Правда, она отменно на нас поработала, но становится слишком жарко, чтобы позволить ей разгуливать. – Болан кивает на пакетик. – Это легкий выход. Мы ведь не хотим тяжелого? Я знаю и тяжелый, Мэл, и он будет тяжелым для всех.

Мэллори переводит взгляд с пакетика на Болана, и в глазах ее блестит сталь.

– Кто велит это сделать? Ты? Или они?

Болан отвечает бесстрастным взглядом.

– Это все равно.

– Нет, не все равно.

– Все равно. Потому что, если это так или иначе случится, несущественно, кто отдал приказ.

Мэллори немного бледнеет, но стали во взгляде все больше. Болана ее реакция забавляет и удивляет; правда, Мэл сама никого не убивала, но видела, как умирают люди. «Какая разница, – думает он, – кто выполнит само действие».

– Для кого они? – спрашивает она.

– Что «для кого»?

– Черепа. Я знаю, зачем был последний. Бога ради, его только сегодня похоронили. Так для кого будет этот? – Глаза у нее прозрачные. – И, если ты велишь мне опять ее послать, следующий?

Болан, все это время сидевший неподвижно, совсем застывает. А потом встает, обходит стол и садится рядом с ней. Он с разочарованием рассматривает ее из-под век. Они ведь не убийство обсуждают: речь о бизнесе, а Мэл ему препятствует.

Он со свистом втягивает воздух ноздрями и выдыхает. Потом выбрасывает тяжелые лапы боксера, хватает Мэллори за виски. Мэллори вскрикивает, отталкивает его, но Болан очень силен и этот танец разучил слишком хорошо.

Он притягивает ее к себе так близко, что дышит прямо в лицо.

– Ты будешь делать дело? – выдыхает он. – А? Лучше сделай его, девочка, до хрена лучше будет. Потому что, хоть ты мне и нужна, и вправду нужна, работа тебе досталась легкая. Я же не прошу всадить в нее пулю или зарезать, а мог бы, и думаю, ты бы послушалась. Я просто прошу дать ей дозу. И ты дашь ей дозу, Мэл. Потому что, как я уже сказал, тяжелый способ тяжел для всех, но тяжелей всего для тебя.

Мэллори стонет, визжит и отбивается, но Болану известно, что внизу никто не услышит.

– Что скажешь? – пыхтит он. – Что скажешь, Мэл? Что скажешь, дрянь?

И он замолкает. И она замирает неподвижно.

На его столе разгорается белый огонек. Оба смотрят, окаменев. Потом переглядываются, не зная, что делать.

У Болана дергаются губы. Отпихнув Мэллори, он встает.

– Сиди, где сидишь, – приказывает он.

Мэллори хохочет и с ухмылкой смотрит на него.

– Стоит им свистнуть, бегом бежишь, да?

Болан замахивается на нее, и она, съежившись, вскидывает руки. Но Болан опускает кулак, поправляет воротничок.

– Сиди, где сидишь, дрянь, – повторяет он и, сделав два шага, открывает дверь стенного шкафа.

За дверью низкий темный проход с пенопластовой звуконепроницаемой обшивкой. Единственная лампочка без абажура свисает на проводе с потолка в дальнем конце. Эта лампочка горит всегда. Болан меняет ее каждые две недели.

Под лампой очень странное сооружение. Оно установлено на маленьком железном подножии и прикрыто высоким стеклянным куполом. На круглом, большом и тяжелом основании громоздятся рычажки и колесики. Самое большое колесо раскручивает большой рулон белой ленты, и машина, весело щелкая и клацая, печатает на ней. Когда-то, десятки лет назад, она распечатывала биржевые курсы, записывала рост и гибель состояний, сматывая на землю груду финансовых новостей. Но Болану известно, что сейчас она записывает вовсе не биржевые новости. Тщательно прикрыв за собой дверь, он запирает замок. Дверь тоже снабжена звукоизоляцией. Он не может себе позволить утечку разговоров, которые здесь ведутся.