Другая Элис - Элис Петерсон

Это была наша последняя ночь в Германии. Турниры закончились. Мы с Шарлоттой смотрели телевизор.

– Ничего хорошего, – простонала Шарлотта, пощелкав пультом по каналам. – Не люблю я смотреть футбол или теннис. Скучно. Пошли подразним мальчишек!

Мальчишки лежали на полу и смотрели футбол. Мы сели на кровать и стали их отвлекать болтовней. Я и не заметила, как пролетело время.

В дверь постучали, послышался голос Питера.

– Вы не видели Элис и Шарлотту? Они должны быть у вас в комнате. – Я взглянула на часы и испугалась. Шарлотта спряталась под одеялом, а я залезла под кровать. – Они оставили дверь приоткрытой. Я знаю, что они не у себя, – продолжал Питер. – Пустите меня, ребята.

Мальчишки открыли дверь.

– Нет, я их не видел, – пробормотал один, посмотрев на другого.

У меня испуганно колотилось сердце. Питер убьет нас! Почему мы не ушли к себе раньше?

Долгая пауза.

– Знаете что, – Питер выждал еще секунду, – я знаю, что они здесь. Выходите, девчонки.

Шарлотта выбралась из-под одеяла. Я – как можно грациознее – выползла из-под кровати. И вот мы с Шарлоттой сидим на полу, не зная, что делать.

– Так, марш к себе! Я разберусь с вами позже, – пригрозил Питер, и мы почувствовали себя последней плесенью, недостойной копошиться даже с червями.

Словно нашкодившие дети, мы разошлись по своим комнатам и, нервно хихикая, рухнули на кровати. Страшно было даже думать о ждущем нас наказании.

В коридоре послышались шаги Питера. Мы постарались собраться с духом.

– Нам очень жалко. Мы не обратили внимания, что уже столько времени, – пролепетала я первое, что мне пришло в голову.

– Все было абсолютно невинно, – поспешила добавить Шарлотта.

– Я не сомневаюсь, что вас не интересовали эти два клоуна. Я верю вам, девчонки. Но это не имеет значения, ведь вы знаете правила, и уже поздно. Я вынужден принять меры, – решительно объявил он.

На следующий день мы в угрюмом молчании возвращались назад. Что же мы скажем дома? Что собирался сделать Питер? Ведь мы не сделали ничего плохого. Пускай он нас отругает. Это самое большее, чего мы заслуживали. Однако он вел себя так, как будто мы совершили ужасное преступление. Ему бы не тренером быть, а работать в криминальной телепрограмме[7].

Мама с папой сердились на меня и были разочарованы. Они допытывались у меня, почему мы совершили такую глупость. Особенно когда неделю спустя пришло вот такое письмо:

«После прискорбного инцидента, случившегося в последний вечер нашего тура по Германии, я вынужден информировать вас, что дисциплинарный комитет провел специальное заседание и постановил, что должны быть предприняты следующие шаги:

Каждая из вас будет отстранена от региональных тренировок на период с начала октября до конца ноября, включая все тренировки, сборы по выходным, матчи и соревнования.

Как я сообщал в свое время, этот комитет не собирался долгое время, с тех пор как я занял должность НСДО в Южном регионе. Должен признаться, что я огорчен тем, что мы были вынуждены предпринять вышеупомянутые шаги…».

Я была в ярости. Я понимала, что виновата, но такое наказание было абсолютно непропорциональным тому, что я сделала. Мои родители были удивлены его суровостью. Неконструктивно было отстранять нас четверых от тренировок за ничтожную провинность. Мы написали Питеру письма с просьбой быть к нам более снисходительным. Но все напрасно. Как это я проживу без тенниса целых два месяца?

Два месяца – это так долго! Чем я займусь в выходные? Внезапно у меня появилось слишком много свободного времени. Мы с Шарлоттой ездили одна к другой в гости и старались забыть о неприятностях. Мы видели в этом и забавную сторону. Но я скучала по теннису. Я скучала без соревнований. Скучала без Конни, без своих побед. Мне было обидно слышать, что кто-то выиграл там, а кто-то там, когда я знала, что это могла быть я.

Я не позволю Питеру сделать так еще раз. Не доставлю ему такой радости. Я стану образцовой и больше не перешагну черту. Никто и ничто не помешает мне снова выйти на корт.

Декабрь 1989 года. Соперничество между Мартиной Навратиловой и Крис Эверт наконец подошло к концу. Крис Эверт оставила теннис. Она выиграла Уимблдон в том году, когда я появилась на свет, и всегда оставалась моим идолом.

Билл взял на три недели в Америку меня и трех своих игроков, показавших лучшие результаты в национальных чемпионатах.

Когда самолет оторвался от земли, я думала, что пропущу три недели учебы! Я буду скучать по Ребекке… но с восторгом ждала встречи с Америкой. Я с улыбкой повернулась к Биллу.

Мы прилетели поздно в международный аэропорт Майами, и на нас сразу, как только мы вышли из самолета, обрушилась жара, словно мы очутились в сауне. Мы остановились в отеле «Рамада».

В первое утро Билл не позволил нам долго спать. Уже в восемь мы совершили пробежку по территории вокруг отеля, а после этого позавтракали и отправились на корты.

– Билл, что вы пьете? – спросила я за завтраком, увидев, как он налил себе в стакан какую-то отвратительную на вид оранжевую жижу.

– Это сок из восьми разных овощей. Хочешь попробовать? Восхитительно.

– Фу! Нет, благодарю. – В поездке всегда лучше узнаешь людей и их дурные привычки.

После завтрака мы отправились на бульвар Сан-Суси в Береговой клуб Майами, там нам предстояла подготовка к нашим первым соревнованиям. Жара была немыслимая – 90 градусов по Фаренгейту[8]. Солнце жгло корты. Мне казалось, я вот-вот сварюсь. Мы проделали на корте разминку для ног и упражнения на скорость, потом стали перебрасываться мячом. После каждой серии ударов я хватала бутылку с водой и пила, пила – такое обезвоживание. Ручка моей ракетки превратилась в мокрую губку. Через считаные минуты одежда намокла от пота. Я порылась в сумке, отыскивая юбочку для тенниса, но не нашла ее. Значит, забыла ее положить. Проклятье!

Пот ручейками стекал по ногам. Билл велел мне переодеться.

– Девочка, ты уже испеклась, – крикнул он мне.

– Нет, все нормально, – солгала я. В первый же день показаться всем неорганизованной растрепой?

Ну нет…

К концу дня мое лицо стало ярко-красным, а спортивный костюм прилип к телу. Сексуально. Мне хотелось лишь одного – прыгнуть в ванну со льдом.

– Ой, ты обгорела сегодня, милая, – пропела какая-то леди, когда я проходила мимо нее в клуб. – У тебя нет температуры?