Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

Пауза.

Что, дом вспомнить потянуло? Далеко теперь твой дом, а, писатель?

Панин. Далеко.

Сафонов. Глоба, а твоя где фотография? Не вижу.

Шура. А ему, по его характеру, целый альбом нужно возить.

Глоба. Вот это уж неверно, Шурочка. Человек я, правда, холостой, но чтобы целый альбом возить – это нет. Если возить фотографию, так это уж надо одну какую-нибудь, чтобы сердце билось при взгляде, – например, хотя бы вашу. Но вы же мне не подарите?

Шура. Нет, не подарю.

Глоба. Ну, вот видишь. Хотя у капитана, впрочем, тоже нет фотографии. То есть она могла бы тут с ним рядом сидеть, да он все отсылает ее от себя.

Сафонов. Ты не трогай этого. Знаешь же, что больше некого…

Глоба. А хотя бы меня.

Сафонов. Твое время еще придет. Я тебя на крайний случай держу.

Глоба. Это на какой же такой крайний случай?

Сафонов. А вот если пропадет она, ты пойдешь.

Молчание.

Теперь еще отсидеться два дня – и порядок. (Панину.) И придется тебе, начальник особого, сдать свои дела и опять в писатели податься.

Панин. Да, в газете уже, наверное, думают, что пропал их собственный корреспондент…

Быстро входит Васин, за ним Козловский.

Васин. Товарищ капитан, переправилась Апощенко?

Сафонов (взглянув на часы). При мне нет, но сейчас уже, должно быть… А что?

Васин. Где, у Южной балки?

Сафонов. Да, а что?

Васин. Товарищ лейтенант, соедините со второй ротой! Быстро!

Козловский, стоящий рядом с Васиным, хватается за наган, но Васин, незаметно следивший за ним, поворачивается, перехватывает его руку и вывертывает ее. Наган падает.

Сафонов. В чем дело?!

Васин. Сейчас. Товарищ Панин, выведите его отсюда.

Панин (отворив дверь в соседнюю комнату). Идите.

Козловский не двигается.

Ну!

Козловский и Панин выходят.

Сафонов. Что случилось, Александр Васильевич?

Васин. Сейчас. (Лейтенанту.) Соединили?

Лейтенант. Есть. Соединил.

Васин (в телефон). Задержите Апощенко, если еще не переправилась… Я спрашиваю: переправили или нет?..

Пауза.

Я знаю, о чем можно по телефону разговаривать и о чем нельзя. Переправили или нет?.. Понятно. (Положив трубку.) Переправили. Опоздал.

Сафонов. Александр Васильевич, может, объяснишь все-таки?

Васин. Так точно. Сейчас объясню. (Кивает на дверь, в которую увели Козловского.) Вот этот мой племянник объяснит. Пойдемте.

Сафонов и Васин проходят в соседнюю комнату.

Шура. Иван Иваныч!

Глоба. Ну?

Шура. Что же это? Неужели пропадет Валечка? А?

Глоба (угрюмо). Молчи.

Шура. Неужели пропадет?

Глоба. Молчи.

Шура. Неужели вам даже сейчас не жалко, что пропадет?

Глоба (хватив кулаком по столу). Молчи об этом. Не будет этого!

Сафонов (показывается в дверях). Глоба!

Глоба. Да?

Сафонов. Глоба, одевайся в штатское, скорей. Где оно у тебя?

Глоба. На медпункте.

Сафонов. Беги.(Закрывает дверь.)

Глоба. Вот и пришел мой крайний случай, Шурочка. (Идет к двери, оборачивается.) Там у тебя, наверно, из-под одеколона пузырек есть, так ты мне водки в него приготовь, чтобы, как переплыву, греться было чем. (Выходит.)

Шура (подходит к столу, где стоит ее машинка, роется в ящиках, достает флакон, задумчиво смотрит на него). Валечкин. Осталось немножко… Все равно теперь…

Входят Сафонов, Васин, за ними между Паниным и красноармейцем Козловский, без пояса, в гимнастерке с сорванными петлицами.

Сафонов. Глоба ушел?

Шура. Да.

Сафонов. Хорошо. (Васину.) Ну что ж. Надо кончать. По-моему, все ясно.

Васин. Я не видел его четырнадцать лет, и он значительно изменился. Но все-таки, очевидно, мог бы узнать… если бы был внимательнее. Готов за это понести ответственность.

Сафонов. Да что там ответственность, Александр Васильевич. Подумаешь, из-за такой сволочи расстраиваться. Ну, племянник он тебе, ну и шут с ним. Расстреляем – и не будет у тебя племянника. Товарищ Панин! Составь протокол. Покороче. Ему до утра незачем жить, лишнее ему жить до утра. Понятно?

Панин. Понятно.

Красноармеец. Пойдем!

Козловский (проходя мимо Васина). Я умру, но будете вы прокляты!.. Вы… вы мне не дядя… вы…

Сафонов. Конечно, он тебе не дядя. Кто же захочет быть дядей такой сволочи?

Панин, красноармеец и Козловский выходят.

Васин. Я подам рапорт, товарищ капитан, и буду просить расследовать это дело, со своей стороны…

Сафонов. А иди ты со своим рапортом, Александр Васильевич. Нам с тобой некогда рапорты писать, нам еще завтра драться нужно. (Опускает голову на стол, молчит.)

Васин. Что с вами, Иван Никитич?

Молчание.

Сафонов (глухо). Про мост она им не скажет, это мы поправим. Глобу пошлем. Она не скажет… А если… Все равно не скажет. А ты понимаешь, Александр Васильевич, что это значит – не скажет?

Входит лейтенант.

Лейтенант. Товарищ капитан, самолет из армии вымпел сбросил. Примите.

Сафонов. Из армии? Давно я приказов не получал, устала у меня голова от самостоятельных действий. (Читает приказ.) Да, вот какое дело. Видно, придется нам, Александр Васильевич, отложить эту мысль насчет в живых остаться. Армия нам поможет – это безусловно, но и мы ей, выходит, тоже помочь должны. Что ж, придется мост отставить, отставать придется мост, Александр Васильевич.

Васин. Отставить?

Сафонов. Отставить. (Протягивает Васину приказ.) Лейтенант! Позвони командирам, кто на месте есть, скажи, я собираю.

Лейтенант уходит.

Прочел, Александр Васильевич?

Васин. Так точно. Ну что ж, Иван Никитич, авось нас никто не попрекнет: будем живы – не попрекнут, умрем – тоже не попрекнут.

Входит Панин.

Сафонов. Ну что, закончили?

Панин. Да. А насчет протокола…

Сафонов. Не надо. Эти подробности мне теперь лишние. Панин, вот получил я приказ. Александр Васильевич, давай карту! Армия к лиману подходит. Немцы находятся прижатые к воде. И что была наша мысль взорвать мост у них в тылу, так теперь мысль эта неправильная. Приказано оставить город, собрать все силы и захватить мост, хотя бы на два часа, до подхода наших частей. Чтоб они по этому мосту потом дальше могли идти. Это решение командования, оно глядит в будущее.

Панин. Ясно.

Сафонов. Ясно, но тяжело. Придется нам с тобой, Панин, с людьми говорить. Потому что взорвать мост – это пустяки рядом с тем, чтобы взять мост. Потому что люди устали. Они уже надеялись, что им переждать теперь два дня, пока наши придут, и все. А им еще надо теперь мост брать, жизнь свою класть за этот мост. Это объяснить надо людям. Понимаешь, Панин?

Панин. Объясним.

Сафонов. Это вроде как человек воюет полгода, потом ему отпуск завтра дают, а перед отпуском за два часа говорят: иди опять в атаку. Для него эта атака самая тяжелая. Сделаем, но тяжело. Мост – это я лично