Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

университете Джонса Хопкинса, деконструкционизм как интеллектуальная доктрина начинает быстро набирать вес. Деконструкция, неразрешимость, апория, различие и тому подобные выражения становятся модными словечками в студенческих кампусах. Йельский университет и университет Джонса Хопкинса встретили новую теорию с энтузиазмом, другие учебные заведения так же активно ее отвергли. Раскол среди американских ученых вскоре повторился в мировых масштабах.

В общем и целом французские и прочие философы континентальной Европы были готовы прислушаться к Дерриде, Великобритания и другие англоговорящие страны отвергли его теорию.

Бинарное упрощение такого рода нашло отражение и в общенаучном плане. Теория Дерриды обрела поклонников среди представителей литературоведения и философии, представители естественных наук посчитали все это полной чепухой.

Одним словом, в царстве относительной истины не нашлось места относительности.

В мае 1968 года Париж захлестнули так называемые События (Les Evenements). Группы бунтующих студентов вышли на улицы, и весь Левый берег Сены превратился в место жестоких столкновений между молодежью и силами охраны правопорядка.

Полиция применяла слезоточивый газ и водометы, студенты кидали в ответ камнями, строили баррикады и в конце концов захватили Сорбонну, что позволило им контролировать весь Париж к югу от Сены. Бунт вскоре распространился и на другие университеты Франции, на некоторых крупных фабриках спонтанно вспыхнули забастовки в поддержку студентов. Жизнь в стране практически остановилась. Многие французы симпатизировали студентам, но опасались развала государства. Этот всплеск насилия со стороны молодежи был следствием многолетней авторитарной государственной политики, в особенности в последние годы, когда патриархальное правительство стареющего генерала Шарля де Голля привело страну в состояние полного застоя.

В 60-е годы повсюду в мире — в том числе и в Америке, Великобритании и Германии — происходили изменения в социальной и культурной жизни. Но на Францию, казалось, ничто не могло повлиять: ни демонстрации против ядерного оружия и войны во Вьетнаме, ни изменения в общественных нравах, сопровождавшие появление рок-музыки и распространение движения хиппи, ни даже послевоенный расцвет экономики и всеобщее изобилие. Особое давление молодежь испытывала со стороны системы образования. Школьная программа, до крайности формализованная и негибкая, служила подготовкой к кошмару всех школьников — экзамену бакалавриата (baccalaureat), от успешной сдачи которого зависело все будущее человека. Учебная программа была настолько формализованной, что министр образования мог точно знать, какую страницу какого учебника в данный конкретный момент времени изучают школьники по всей стране. Высшее же образование, которое можно было получить, пройдя через все описанные школьные мучения, вряд ли того стоило. Студентов ждали переполненные аудитории, куда в принципе не могло поместиться более половины учащихся, устаревшее оборудование, бесполезные и неинтересные предметы, которые вели дряхлые и неквалифицированные преподаватели, не говоря уже о тяжелых бытовых условиях.

Новая постсартровская волна парижских мыслителей — Фуко, Барт, Деррида и прочие, группировавшиеся вокруг журнала Tel Quel, — выражала протест против застоя в общественной жизни Франции.

В этом контексте легче понять перегибы их политики. Настойчивость Дерриды в провозглашении «текучести» языка становится понятной, если подумать об авторитарных законах французской системы образования того времени. Его утверждения о «различиях» в языке были прямым вызовом господствовавшей линии лингвистической ортодоксальности.

Эта линия упорно проводилась, да и сейчас проводится Academie Franchise (Французской академией наук), не прекращающей издавать свои эдикты о поддержании чистоты французского языка (и о запрете «американизмов» и прочих заимствований из английского), а также определять точные значения французских слов. Можно себе представить, что лингвистические санкции такого порядка воспринимаются человеком как посягательство на его внутренний мир, ведь дело касается самого образа мыслей, тех слов, которые человек выбирает для формулирования этих мыслей. Носителям английского, не имеющим опыта подобных проблем, трудно их понять. Как-никак английскому языку ничто не угрожает, напротив, с каждым днем он все интенсивнее внедряется в языки других народов. Более того, именно благодаря своей способности адаптировать и поглощать чужой языковый опыт, и в то же время противостоять ему, английскому языку удалось сохраниться во всей противоречивой целостности. (Приведем для сравнения историю арабского языка. Классическая арабская письменность используется во всем арабском мире от Марокко до Филиппин, а вот варианты разговорного арабского различаются настолько, что жители соседних стран подчас не понимают друг друга.) Английский вариант английского, служивший языком общения на всей территории Британской империи, с середины XX века обрел новую жизнь благодаря американскому английскому.

К этому времени английский английский успел породить богатое разнообразие американского, индийского, австралийского и африканского вариантов с их произносительными и грамматическими особенностями, оставаясь тем стержнем, который позволяет сохранить языку целостность. Многие из американских критиков Дерриды, опираясь на этот факт, утверждают, что характерные для французского философа атаки на языковые структуры, как и их философские выводы, утрачивают свою актуальность для англоговорящей части мира. Мы и без того знаем, что язык способен жить самостоятельной жизнью, что слова могут приобретать новые оттенки значения или даже новые смыслы. Достаточно подумать о судьбе таких слов, как gay или freak[1], чтобы стала очевидной непрерывная изменчивость состояния английского языка.

[1] Freak (англ.) — первонач. «уродец», потом «странный человек», «чудак», в наст. вр. разг. «помешанный», «ненормальный», «сумасшедший». выступил как борец за ту свободу, которой носители английского языка обладают от рождения. Хотя это, безусловно, не являлось его основной целью, основная его цель была-доказать абсолютную текучесть абсолютно всех языков.

Во многом Деррида…?…

Gay (англ.) — первонач. «веселый», потом «беспутный», в наст. вр. употребляется в значении «гомосексуалист», «голубой».

В начале мая 1968 года Деррида играл активную роль в революционных событиях, принимал участие в маршах протеста и демонстрациях. Он даже организовал в Ecole Normale Superieure ассамблею, в рамках которой велись открытые дебаты между студентами, симпатизирующими им преподавателями и заезжими модными знаменитостями интеллектуального мира, которым тоже хотелось быть в курсе последних происшествий.

На одном из подобных собраний, только в Сорбонне, выступал и Сартр, но его быстро освистали.

Сколько бы он ни симпатизировал студентам, на деле он уже потерял контакт с этим поколением.

Старикам было трудно понять устремления молодежи. Анархия, расплывчатость лозунгов и требований, популизм и нередко откровенно филистерские установки молодых революционеров в итоге оттолкнули и самого Дерриду. Да и как было вогнать в рамки какой-либо интеллектуаль ной идеологии бурные эмоции юности, что рвались из надписей на стенах: «Под каждой улицей — пляж», «Завтра сияет уже сегодня» и «Мы — это письмена на стенах». Сартру это тоже было не понять. Деррида продолжал симпатизировать студентам, но делал это молча. Да и что он мог сказать посреди рева революции?

Весь мир смотрел в изумлении, как культурная столица мира превращается в лагерь анархистов.

Де Голль в панике