Вампиры тут голодные - Тони Марс

— Ужас! Мои глаза! Два извращенца, средь бела дня устроили похабщину! Моя детская психика! — послышался ор из соседней комнаты, затем раздался грохот, видимо, на Веце упали доски, и громкая грязная ругань, ника не соответствующая детской хрупкой психике.

Степан опустил взгляд на Маниэр, она преданно заглядывала ему в глаза, безмолвно спрашивая, что же дальше?

Граф молчаливо прикрыл глаза, кляня себя несдержанность, и грустно подумал, что Веце вовремя их прервал. Они не зашли дальше, и эта мысль неприятным осадком осела на сердце.

Он отодвинулся и снял с себя ее руки. Она неверяще смотрела на него, но не могла вымолвить и слова.

— Прости. — подавленно произнес он, прежде чем уйти.

Дверь закрылась.

— Вот значит как. — горько прошептала она, обнимая себя руками. Внутри стало обжигающе холодно и ничего не смогло бы ее согреть.

Она не плакала, тяжело дышала, легкие сковало спазмом, в голове стоял звон.

Им никогда не быть вместе, она это знала, и сегодня эта простая истина снова отпечаталась глубоко внутри ее сердца, словно клеймо.

Ничего, она сильная, она вытерпит.

Маниэр положила ледяные пальцы на припухшую ступню, с силой сжала, так, чтоб остались синяки и надрывно, рвано выдохнула, шепча, какая же она дура. И физическая боль не могла заглушить то, что творилось у нее внутри.

Она сплела исцеляющее заклинание и встала. Прохлада комнаты заставляла девушку чувствовать себя еще более одинокой. Маниэр оделась, застегнула трясущимися руками пуговицы и бросила взгляд на пол. Наклонилась и подняла плащ графа, прижав ткань к груди. Вот и всё, что осталось ей от их любви.

Маниэр спрятала плащ в пространственный карман и вышла из спальни на ватных ногах. Теперь между ними действительно ничего не может быть.

Больше граф не оступится, и она это знала.

— Вы же не сильно злитесь, господин? — раболепно залепетал полукровка, когда завидел графа. Степан молча начал разгребать хлам, которым завалило Веце. — Я правда не хотел. Но и вы подумайте о ней. Ей скоро замуж, а вы с ней такое творите, и вам-то никто ничего не скажет, а ей клан…

— Заткнись. Я знаю. — гневно процедил попаданец. — Я знаю, ясно? — он с силой отшвырнул доску в сторону и разнес книжный стеллаж. Зло выдохнул и продолжил выгребать полукровку.

— Да ясно, чего ж так орать? — притихше пробормотал Веце, опустив взгляд в пол. Фу, какие графы пошли: нервные и дерганые.

— Я не хотел. — тихо сказал Степан. Веце скептически глянул на господина. Когда не хотят, то не целуются так, будто готовы сожрать друг друга. — То есть хотел, но не этого… не так.

Когда хлам перестал намертво придавливать к полу, Веце закопошился и выполз из-под досок.

— Почему не женитесь на ней? — спросил он, отряхиваясь.

Граф выглядел еще поганее, чем в прошлый раз. Вот уж и правда — страшная напасть эта любовь.

— А то ты сам не знаешь? — выдохнул Степан, печально прищурив глаза.

— Тц, так и думал, вы не собираетесь возвращать титул. — буркнул полукровка. — Загоняетесь, небось, что ей негоже рядом с простым вампиром быть? — тон Веце звучал на редкость понимающе, но даже так, ехидства ему было не занимать.

— Я хочу ей дать только лучшее. — а что может дать простолюдин-попаданец, у которого ничего нет?

Степан не знал, правда не знал, существует ли другой правильный выход.

— А в итоге не даете ничего. — осуждающе бросил Веце, и Степану хотелось рвать на себе волосы, потому что этот сопливый малолетка, у которого-то и отношений никогда не было, был, чтоб его, прав.

— Ты думаешь, мне самому это нравиться? Думаешь мне от этого не тошно? — хрипло, зло, устало.

Граф чувствовал себя ничтожеством, именно тем, чем его и считала почти вся страна. Он сознательно отказывался от самой совершенной любви, что когда-либо могла быть, он потерял себя в этом мире и уже не пытался найти. Он чувствовал, что “Степан” растворяется, остается только Кифен — нечто инородное, что его насильно заставили равнять с собой, чье имя приказали носить, чье бремя дали тянуть.

Веце был маленьким бесчувственным меркантильным подонком и прекрасно это знал. Но понимал чувства других куда лучше такого “душевного” графа. И прекрасно видел, как ломает господина и Маниэр, осознавал, что их безумное притяжение причиняет обоим непереносимые муки.

— У каждого сердце болит по-своему. А у кого-то сердца нет, потому что было слишком больно. — глубокомысленно изрек Веце, жирно намекая, что граф бессердечная тварь.

Но тут, конечно, был заложен и другой и смысл, только вот у Степана не было ни желания, ни сил читать между строк.

— Где ты набрался таких слезливых фразочек? — поморщился вампир, поднимая с пола упавшие книги. Стеллаж был безнадежно испорчен, что ж, ему всё ещё нужно работать над контролем силы.

— Купил на черном рынке книгу “Мемуары одного попаданца”. Показать? — охотно отозвался Веце, вмиг забыв, что они тут типа ведут серьезный взрослый разговор по душам.

— Избавь меня от этой пытки. — отмахнулся граф, надеясь, что полукровка не наберется из того низкопробного чтива вредных привычек.

Портить глаза еще и себе вампир не хотел, вряд ли в той книжонке будет что-то, кроме широких философских мыслей с жалостливым рассуждением о несправедливости жизни.

Только вот жизнь и правда была до ужаса несправедлива.

Маниэр бесшумно зашла в кабинет, прислонилась к косяку двери и устремила пустой взгляд на графа.

Степан заметил ее не сразу, обернулся к Веце, чтоб понять, почему мелкий не сыплет саркастичным плоским юмором, как делал это всегда. И увидел ее.

Ничего не изменилось. Но что-то поменялось. Был ли то ее взгляд, ее поза или та атмосфера, которую она всегда приносила с собой… она уже отличалась от той себя, какой была полчаса назад, но все еще оставалась до боли знакомой.

Степан подумал, что он, наверно, не умеет любить, потому что так как он — не любят. Потому что любовь — она вопреки, а он не сражается за их “вместе”.