След крови - Стивен Эриксон

– Угу, хозяин, я обратил внимание, в каком волнении вы пребываете.

Бошелен помедлил, подняв бровь.

– В самом деле? Это настолько очевидно?

– У вас борода дернулась.

– Правда?

– Один раз.

– Что ж, замечу, что вы весьма наблюдательны. Однако я крайне ценю невозмутимость и хладнокровие, как и подобает мастеру некромантии и вызова демонов, не говоря уже о короле-тиране. О нет, я вовсе не намерен становиться одним из тех тиранов-самодуров – их идиотские выходки лишь внушают мне отвращение и, скажем так, приводят в замешательство.

– Угу, хозяин, невнятица, которую несут с трона, есть признак дурного вкуса, как вы сами говорили.

Бошелен поднял длинный палец:

– Самое главное, Риз, – постоянно создавать иллюзию, будто вся власть в твоих руках. А теперь идемте. Вы понадобитесь мне для вызова демонов.

Эмансипор осторожно подошел к нему:

– Что я должен делать, хозяин? Вы что-то говорили про принца демонов?

– Да. Который явится в дурном настроении, недовольный и, возможно, даже разъяренный.

– А… гм… я?

– Вы встанете… здесь, как можно ближе к краю круга, естественно не касаясь его. Давайте, не бойтесь… Да, вот так. А теперь не шевелитесь.

– Хозяин?

– Да, Риз?

– Что мне делать дальше?

– Ничего. Демон, увидев вас, естественно, потянется к вам, пытаясь обречь на смерть в страшных муках. Если пентаграмма лишена невидимых изъянов, таких как, скажем, лежащий поперек внешнего кольца кошачий волос, демон не сумеет вас схватить.

– Кошачий волос? – Эмансипор повернулся к другой полке напротив той, где томились крошечные демоны; там, молчаливо наблюдая за ними, лежали, подергивая хвостом, около десятка кошек.

– Или что-то в этом роде, – пробормотал Бошелен. – Что ж, тогда…

– Сударь, но если единственный кошачий волос может разрушить магический круг, то не следует ли прогнать отсюда этих тварей? Вполне разумная предосторожность.

– Может, вам так и кажется. – Бошелен слегка нахмурился, недовольный тем, что его прервали. – Но есть, однако, другая проблема. Мыши.

– Мыши?

– Множество мышей, любезный Риз. С длинными хвостами, что типично для мышей в частности и для всех грызунов вообще. Мышь, случайно оказавшаяся в пентаграмме или на ее краю в момент вызова демона, часто становится им одержимой. Собственно, где-то тут все еще бегает пара мышей, которые на самом деле демоны.

– Мыши-демоны?

– Да, увы. Именно поэтому все кошки и забрались на ту высокую полку.

– Ах вот как…

– По крайней мере, я уверен, что ни один кошачий волос не нарушит очертаний внешнего круга.

– Что ж… верно.

– Рад, что вы удовлетворены моей логикой, любезный Риз. А теперь – позволите мне начать? Спасибо. Да, и не делайте и не говорите ничего такого, что могло бы меня отвлечь.

– Боюсь, хозяин, что я могу закричать.

– Полагаю, повод для подобной бестактности появится у вас лишь после появления демона, когда от меня уже не будет требоваться крайняя сосредоточенность, так что, если вам так захочется, можете кричать сколько угодно.

– Возможно, захочется, хозяин.

Бошелен вздохнул. Не став больше ничего добавлять, он отошел в сторону и повернулся лицом к пентаграмме, подняв руки. Сузив глаза, чародей начал бормотать заклинание.

Так продолжалось некоторое время. Эмансипор беспокойно переминался с ноги на ногу, почесывая зад, который вдруг по неизвестной причине начал зудеть. Ему также крайне хотелось опорожнить мочевой пузырь: вероятно, виной тому было выпитое вино. Потом у него зачесался нос и запершило в горле. Он попытался сдержать приступ кашля, но это ему не удалось.

– Риз! Я же вас просил!

– Простите, хозяин. Стараюсь!

– Просто… молчите!

Кивнув, Эмансипор попытался успокоиться, но задница зудела все сильнее. Поморщившись, он сунул руку в штаны и провел туда-сюда пальцем. Потом защипало в левом ухе. Вытащив руку, он сунул в ухо тот же палец…

Оглушительный грохот заставил Риза подпрыгнуть.

Внутри круга, полностью его заняв, внезапно появился демон ростом вдвое выше Эмансипора, застывший в странной позе, будто за мгновение до этого он сидел за столом. Колени его подогнулись, и он едва не опрокинулся назад, но тут же выпрямился. От его гладкой голубой шкуры валил дым, с огромных железных обручей на плечах сыпались искры. В одной лапе демон держал истекающую жиром ногу, а в другой – гигантский золотой кубок, из которого выплескивалось темно-красное вино.

Демон повернул большую безволосую голову, и глаза его вспыхнули изумрудным светом, уставившись на Эмансипора.

– Ах ты, маленький засранец…

В это мгновение Бошелен деликатно откашлялся.

Демон развернулся кругом:

– Чтоб тебя пожрали Семь огней Келланведского лабиринта! Опять! И снова за ужином… проклятье! Когда напротив меня сидела прекрасная Великая конкубина Вседайна! Опять! Ароматные свечи, сладкое вино, жрец Дэссембрей на вертеле! Опять! Будь ты проклят, Бошелен, и еще раз будь ты проклят! Аарргх!

– Спокойнее, принц Костолом. Откуда мне знать, чем ты занят, когда я тебя вызываю? Ты меня обижаешь. Делаешь мне больно.

– Когда-нибудь я всерьез сделаю тебе больно, чародей. В одну из ночей…

– Ты утомил меня своими угрозами, принц Костолом.

Демон отшвырнул ляжку несчастного жреца, которая покатилась по полу, а затем зашипела и зашкварчала, наткнувшись на невидимую преграду пентаграммы, опрокинул в пасть остатки вина и раздавил кубок всмятку в огромной когтистой лапе.

– Если ты опять вызвал меня не по делу… Уж охотиться на долбаных мышей я точно не собираюсь!

Бошелен улыбнулся, похоже, что-то вспомнив.

– Я просто преподал тебе урок, показав, кто из нас на самом деле является хозяином положения. Уверен, повторять его не потребуется.

– Будь ты проклят, Бошелен! И не оставляй меня в обществе своего жуткого приятеля.

– Не буду, хотя в подземельях ты можешь встретить нескольких его подопечных.

– Долбаные мертвяки. Как я их опознаю?

– По отсутствию голов.

Демон слегка смягчился:

– Что ж, и то ладно.

– Принц Костолом, в подземельях этого дворца обитает Равнодушный Бог. Он сбежал из своей последней смертной тюрьмы и теперь ищет новое вместилище.

– Пусть только попробует со мной связаться, – проворчал демон. – Я сожру этого урода, начиная с мизинца на левой ноге и заканчивая мизинцем на правой. Я размолочу его в столь мягкую кашу, что даже младенец сочтет ее сладким молоком матери. Я сдеру с него шкуру…