Между ангелом и ведьмой. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Было ясно, что, пока бушует буран, выбраться отсюда мы не сможем, а кто знает, когда он прекратится.

Остальные, временно избавленные от неприятного задания, вновь повернулись к тлеющему костру. Карью, упав на колени, начал раздувать его, пытаясь усилить жар. От возбуждения и напряжения он вдруг зашатался и рухнул на землю, едва не угодив головой в огонь.

— Надо живо оттащить его в сторону! — воскликнул Невилл, первый бросился к товарищу и уложил стонущего и сморщившегося от боли беднягу в глубине пещеры.

— Грудь… не вздохнуть, — прохрипел Карью, хватая себя за горло.

Его лицо приобрело землистый оттенок. Я совершенно растерялся. Мои познания в медицине ограничивались умением бинтовать язву на ноге.

Склонившийся над страдальцем Кромвель понимающе кивнул.

— У кого-нибудь есть с собой болеутоляющее? — спросил он.

У меня в седельной сумке имелось такое средство, но оно предназначалось для моего собственного лечения. Порой я мучился от острых болей… Если я принесу пузырек, не вызовет ли это ненужных подозрений? К тому же он лежал вместе с запасом чистых бинтов и склянок с мазью. Трудно будет незаметно достать его.

— О-о-ох… — Карью стонал так, словно умирает.

— Неужели ни у кого нет лекарств? — требовательно спросил Кромвель.

Один за другим мужчины отрицательно покачали головами. Никому из них не приходилось тайно менять повязки, прикрывающие гноящуюся язву.

— У меня вроде есть что-то подобное, — после минутного колебания признался я.

Пилюля из макового порошка оказала на Карью почти моментальное воздействие. Его дыхание выровнялось и успокоилось, он перестал хвататься руками за грудь. Щеки его порозовели. И вскоре он уснул, как младенец.

— Все верно, ему полегчало, как я и ожидал, — удовлетворенно кивнув, заявил Кромвель. — Уверен, что в дальнейшем он и шагу ступить не сможет без запаса лекарств.

Он глянул на склянку с пилюлями. Разве они еще понадобятся? Я захватил с собой всего десяток на случай приступов острой боли… А если мне не удастся приглушить ее, то мое недомогание станет очевидным. С нарочитой небрежностью я отобрал пузырек у Кромвеля.

— А что вдруг с ним приключилось? — спросил я.

— Сердце начало пошаливать. Отныне любое напряжение будет вызывать у него подобные припадки.

— Неужели он перенапрягся, раздувая огонь? — насмешливо поинтересовался Невилл.

— В его возрасте чрезмерные усилия опасны. К тому же после столь трудного похода…

— Что за глупости! — отрывисто бросил Невилл, ровесник Карью. — При чем тут возраст?.. Какие трудности?.. Полнейшая чепуха!

Забытый костер вдруг разгорелся в полную силу. Так разыгрывается и проказничает капризный ребенок, оставленный без надзора. Я с облегчением повернулся к огню, радуясь возможности покончить с щекотливым разговором. Где же Кромвель так поднаторел во врачевании? Во время упомянутой им «учебы» в Италии? Как мало, в сущности, я знал о его жизни… Интересно, не заметил ли он болезненного состояния моей ноги? И кстати, как же мне удастся поменять повязку, ведь в пещере негде уединиться. А может, стоит потерпеть до утра?

Вернулся Болейн, белый, словно привидение. Он притащил несколько толстых веток и заметно повеселел, обнаружив, что у костра наконец стало теплее.

— Это все, что мне удалось найти, — заявил он, махнув рукой в сторону выхода. — Там навалило столько снега, что не видно упавших деревьев. Да и темнота сгустилась.

— Садитесь ближе к огню, — сказал я, подметив его резкий оборонительный тон.

Выждав достаточно времени, чтобы мои промерзшие спутники наконец обогрелись, я спросил:

— А каковы, интересно, наши съестные припасы? Давайте-ка проверим, что у нас в седельных сумках.

Выяснилось, что в нашем распоряжении девять фляжек вина и еще две с огненным виски, дюжина караваев хлеба, пять головок сыра и некоторый запас вяленого копченого мяса.

— Что ж, вполне хватит для скудной ночной трапезы, — удовлетворенно заключил я.

Под сводами пещеры шелестели крыльями летучие мыши.

— Мы постараемся по возможности оттянуть приготовление рагу из летучих мышей, — пообещал я. — А пока давайте поделим хлеб и сыр.

На еду мы набросились, как разбойники на добычу. Но чувство голода не проходило. Частенько замечая такую странность, я не находил ей объяснения. Когда в желудке совсем пусто, еда лишь разжигает аппетит.

Поэтому нельзя было сказать, что мы насытились до отвала. Но пришло время устраиваться на ночлег. Откинувшись на стену пещерного свода, я вытянул уставшие ноги, сразу ощутив, как потек гной из болячки. Значит, язва опять воспалилась. Когда все успокоятся, попробую заменить повязку. Позднее каждому из нас понадобится покинуть укрытие, чтобы облегчиться, и тогда я достану все, что нужно, из сумки. И тут я вспомнил о виски! Вот средство, которое приглушит боль и чудодейственно поможет скоротать время. Я открыл фляжку и сделал большой глоток. Дивный жар обжег рот и побежал дальше, согревая плоть и дух. Вскоре волшебное тепло ирландского бальзама проникнет в каждую жилку, подарив измученному телу покой и наслаждение… Благодать легким облаком снизошла на меня. Я отхлебнул из фляжки еще разок и передал ее Уиллу.

— Держи, — сказал я. — Тебе-то известно, что это за зелье и какова его магия.

Конечно, я успел приобщиться к огненному напитку. С тех самых пор, как необузданный родственничек Анны граф Ормонд прислал королю три бочонка славного бальзама, Генрих регулярно прикладывался к нему. Мне не нравилось, как виски действует на короля, но должен признать, что той ночью в пещере я пил его с большим удовольствием. В темноте все равно было не видно, как меня развезло.

— Это волшебное зелье. Его прислала мне ирландская родня королевы, — заявил я, передавая фляжку по кругу.

Бреретон, последний из девяти моих спутников, как раз сделал глоток, когда я почувствовал, что изрядно захмелел. Меня охватила восхитительная легкость, я испытывал божественное умиротворение…

Внезапно лица всех тех, кто разлегся сейчас возле костра, показались мне удивительно приятными. За исключением Шапюи. Да и то из-за его испанского происхождения[78]. Я терпеть не мог испанские черты… и противные желто-смуглые физиономии. Хвала Создателю, Мария родилась белокожей. Леди Мария… но уже больше не принцесса Мария…

— Давайте-ка сделаем все еще по глотку! — предложил я, приложившись к фляжке третий раз.

Все с удовольствием последовали моему примеру, и когда Бреретон опять вернул мне бальзам, я уже парил в облаках.