Иллюстрированная история суеверий и волшебства - Альфред Леман

Рис. 108. Крестообразная каталепсия

Если, например, связать ей руки за спиной, то она этого не замечает. Люси почти совсем глуха; она, напр., не слышит тикания часов, даже приложенных к самому уху. Зрение ее тоже гораздо хуже нормального, и поле его очень сужено; тем не менее это ее наиболее острое чувство, и поэтому она постоянно им пользуется. С помощью глаз она может двигать членами, ходить и работать; если ей закрыть глаза, что, впрочем, приводит ее в бешенство, то она роняет из рук вещи, которые держала, шатается и падает.

При закрытых глазах она даже не может говорить и впадает в сон.

Для того чтобы различие между стадиями было явственнее, мы можем пропустить 2-ю стадию и перейти непосредственно к Люси III. Чувства, бывшие у нее во время бодрствования, не пропадают, а, напротив, обостряются. Кроме того, возвращается осязание и мышечное чувство. Она прекрасно сознает положение своих членов, может ходить и писать, не будучи принуждена следить за своими движениями глазами, которыми она теперь пользуется гораздо меньше и не сердится, если их закрывают. Очевидно, она, как всякий нормальный человек, руководствуется в своих действиях двигательными представлениями. На опыте доказывается, что к ней возвратилось и все содержание памяти, а с памятью и внешние чувства. История ее такова: до девятого года она была здорова, обладала всеми чувствами и во всех отношениях не отличалась от других детей.

В это время она получила свой первый нервный припадок вследствие того, что на нее бросились несколько мужчин, стоявших за гардиною, и страшно ее испугали; именно эта сцена и составляет главное содержание всех ее истерических припадков. Обо всем этом: о детстве, об испуге и истерических припадках, как вполне анестезированная, Люси I не имеет никакого воспоминания; напротив, Люси III очень хорошо помнит детские годы и истерические припадки последующих лет. Это легко объясняется. Мы знаем, что отсутствие соответствующего чувства зависит у истерических не от нарушения целости воспринимающих аппаратов, а от недеятельности соответствующих мозговых центров. Вместе с тем исчезают также и все образы памяти, связанные с данною сферою ощущений, вследствие чего, конечно, забываются и события, в составе которых именно эти чувства играют значительную роль. Когда же, вследствие новых условий, определенная часть мозга делается способной функционировать, то, конечно, восстанавливаются и все воспоминания. Поэтому Люси I, у которой нет осязания и мышечного чувства, и не может помнить детства и истерических кризисов, в которых эти ощущения играли деятельную роль; но у Люси III вместе с чувствами восстанавливаются и воспоминания, с ними связанные.

Совершенно подобные же состояния, как у Люси, Жанэ открыл и у других испытуемых лиц, хотя явления у них часто бывают гораздо сложнее. У Розы, напр., имеются четыре различных сомнамбулических стадии с четырьмя своеобразными состояниями памяти, т. е. в этой особе скрыто не менее пяти различных психических личностей.

Мы, однако, не будем вдаваться в дальнейшие подробности и остановимся только на одной особенности сомнамбулического состояния, в значительной степени подтверждающей все выше описанное. Мы знаем, что истеричные в их обычном положении очень восприимчивы к внушению, так как поле их сознания очень сужено. Эта восприимчивость еще в некоторой степени сохраняется в первой стадии сомнамбулизма, в которой сознание хотя расширяется вследствие восстановления некоторых чувств, но границы психической жизни все-таки еще далеко уже, чем у нормальных людей. На этой степени сомнамбул совершенно сходен с нормальным человеком, находящимся в состоянии гипноза, в котором некоторые внешние чувства усыплены и не действуют. И в этом состоянии можно точно так же внушить галлюцинации, расстройство движений, сложные действия и перемену личности, как и при нормальном гипнозе. В последнем же фазисе сомнамбулизма, когда субъект восстановит все свои внешние чувства, начинает походить на нормального человека, восприимчивость к внушению должна быть сильно понижена, так как она всегда понижается при расширении и развитии сознания. Факты подтверждают это предположение. Жанэ хотел проделать над Люси III, когда он ее в первый раз привел в это состояние, обыкновенные опыты с внушением. Однако Люси III казалась очень удивленною, не тронулась с места и сказала: «Неужели вы думаете, что я настолько глупа, что поверю вам, будто в комнате летает птица, и стану за нею гоняться?» Очень незадолго перед тем, в первом сомнамбулизме, она беспрекословно делала все это, теперь же восприимчивость к внушению исчезла без следа. То же самое, хотя не в столь явной форме, было и при опытах Жанэ с другими пациентками: в самом глубоком сомнамбулизме степень восприимчивости к внушению не превышала этого свойства у нормального человека. Из этого мы видим, что различные степени сомнамбулизма отличаются друг от друга постепенным расширением сферы сознания.

Если сравнить явления истерогипноза с описанными выше припадками большой истерии, то мы заметим большое сходство. Когда каталептик исполняет ряд поступков, связанных с определенным внушенным ему чувством, то невольно вспоминается о третьей стадии большой истерии, в которой действия индивидуума также определяются известным чувством. Точно также та степень сомнамбулизма, где к индивидууму возвращается память в полном объеме, может быть сравниваема с четвертым периодом припадка, когда истеричный столь обстоятельно излагает события прежних времен. Эти аналогии основаны не на случайном сходстве или не на общности несущественных, второстепенных подробностей, но, как доказывает Жанэ, на полном тождестве, что еще десять лет ранее утверждал Питр. Истерия и истерогипноз не суть ветви одного ствола, как полагала школа Сальпетриеры, но тождественные состояния; истерогипноз есть искусственно вызванный припадок истерии, отличающийся от естественного только тем, что он намеренно произведен определенным лицом, гипнотизером, по отношению к которому, и только к нему одному, истеричный проявляет свою восприимчивость к внушению, тогда как в обычном припадке нет гипнотизера, поэтому субъект вращается в сфере, ограниченной пределами его собственного сознания. Сильные эффекты прошедших дней и другие воспоминания выступают вперед и служат исходною точкою оригинальных явлений, наблюдаемых при большой истерии. В истерогипнозе восприимчивость сохраняется по отношению к гипнотизеру, которые он внушает, дают тон всему положению дела. То же до известной степени можно сказать и об естественных припадках. Для тех, кто часто гипнотизировал истеричку, не трудно в третьем и четвертом периодах овладеть индивидуумом и руководить дальнейшим ходом припадка по своему усмотрению, как будто он был вызван искусственно: можно, напр., изгнать устрашающие галлюцинации и заменить их веселыми образами.

Итак, если истерогипноз есть только искусственно вызванный истерический припадок, то во время естественного припадка истерии при благоприятных условиях может происходить такое же изменение личности, как и при сомнамбулизме. Уже все психическое состояние истерички в четвертом периоде припадка, постоянный разговор о событиях прежних дней намекают на возможность такого явления; однако констатировать его очень трудно, если не удастся войти в сношение с пациентом. Впрочем, иногда это состояние может длиться настолько долго и быть настолько очевидным, что изменение, проявляющееся во всем характере и поведении данного индивидуума, становится заметно даже для всех окружающих. Человек в течение целых недель и месяцев может находиться в сомнамбулическом состоянии и потом вдруг, вследствие какого-нибудь обстоятельства, возвратиться в нормальное. Такое лицо проявляет вполне двойное сознание. Обыкновенно нормальное состояние называется первичным, сомнамбулическое — вторичным. Один из выдающихся в этом отношении случаев есть описанная Ацамом Фелида X.