Мать Сумерек - Анастасия Машевская

Таммуз безмолвно поднял брови: пусть болтает, что хочет. Главное, чтобы дело было сделано поскорей.

* * *

За убийство Салмана Гор и не думал браться лично. Он заслуживает врагов посерьезней. Он провел очередную тренировку с Интаром с полуторным мечом и кинжалом, убедился, что тот окончательно стал подобен самому Тиглату в манере двигаться, и поручил командиру обескровливание аданийской правящей семьи. А сам выбрал иную задачу.

Он нередко глядел на Таммуза и думал, что молодой царь неплох. Во всяком случае, какие-то решения Таммуз принимает сам (как например с убийством Салмана), несмотря на то, что Гор активно пособничал ему более десяти лет. Алай в свое время гораздо быстрее скинул власть решать судьбу страны в руки Змея. Нет, разумеется, он до конца был убежден, что правит сам. Что судьба сама подкинула ему шанс устранить потенциальную угрозу из Иландара, что это он сам придумал и устроил брак Джайи с династией Яасдур. Много у Стального царя было заблуждений, с ностальгией думал Гор. Но он, Тиглат Тяжелый Меч, знал правду лучше других, и чем дальше, тем больше испытывал уныние.

Уныние всегда настигает человека, окруженного толпой, но погруженного в одиночество и страдающего от него.

Все время, пока Гор развлекался, из тени управляя Орсом, он был на грани уныния. Он попытался вернуть себе дочь в надежде, что хотя бы она привнесет в его жизнь яркость, какую способен внести только другой человек. Но и Намарна в конечном счете лишь делала то, что Гор более всего ожидал, что она сделает.

Ничто так не утомляет мудрых людей, как предсказуемость. Чем больше все вокруг вершилось либо согласно его ожиданиям, либо вообще в соответствии с его волей, тем больше Гор чувствовал, что жизнь превратилась в шахматную партию с самим собой.

Он провоцировал конфликты и разрушал, в надежде, что на пепелище найдется хоть один человек, способный противостоять ему собственными силами, кто-то, кто, подстегнутый гневом, сможет обдурить, обвести вокруг пальца, хотя бы просто победить в сражении. В последнем у Гора еще оставались хоть какие-то надежды на Железную Гриву, с которым он по сей день ни разу не сходился в схватке. А вот стоящего стратега вокруг как не было, так и нет. Он взращивал дочь, надеясь увидеть в ней стремления, недоступные ему самому, но все её сумасбродство не превышало обыденные пределы юного девичества.

Таммуз еще как-то поддерживал веру Гора в людей. Но как надолго новому царю хватит упорства делать то, что он избрал своим долгом? Как долго он вообще бы продержался, если бы убийства, которые для него совершал Гор, и приказы о массовой резне, исполнения которых Таммуз не видел, царю пришлось бы взять в собственные руки? Таммуз наглец, но едва ли его можно считать образцом внутренней силы. Упорство быть беспощадным, то есть способность заставлять себя делать необходимое — и значит иметь власть над собой, и власть эта присуща единицам. Она обретается терпением и временем, и дабы прирастить её со временем требуется быть особенно бережливым.

Единственное, что Гор действительно умел делать в жизни — убивать. Как все зрелые люди, с годами он все больше страдал от невозможности найти смысл существования через отпущенное ему искусство: нет смысла в победе над тем, кто просто не способен быть сильным. Нет, не то, чтобы с возрастом Гор стал фантазером. Он не стремился быть побежденным и проиграть, но отчетливо знал, что победа над серьезным противником действительно стоит всей жизни. И в его случае такая победа могла внести хоть какую-то ясность, стать якорем, убедить: то, каким он, Гор, был задуман, создан и каким вырос, было не напрасно, и в том, как он скоротал сорок восемь треклятых зим, был у Праматери хоть какой-то замысел.

Есть люди, которых нельзя заменить — Гор признал. Есть противник, какой ему нужен. Один-единственный, посерьезней.

Гор потер шею, прочесал широкой пятерней перевитые серебром волосы, откинул голову назад, подставляясь ветру. Алай Далхор, похоже, был не такой уж и дурак, раз выбрал это место пристанищем для размышлений. Гору здесь тоже думалось лучше всего.

Он достал из внутреннего кармана камзола сложенный вчетверо пергамент. Аккуратно развернул, прочел, улыбнулся. А этот Юдейр, похоже, не так уж негоден. Едва ли, конечно, у настоящего бойца Храма Даг ушло бы на это столько времени, хотя, если подумать…

Если подумать, Бансабира уже давным-давно — первый номер, а Гор знал по себе, что такой ранг с неба не валится. Зачастую роковой бой за первый ранг только выглядит схваткой на любимом виде оружия, но, чтобы выйти из него живым, приходится мгновенно использовать все умения, полагаться на отточенность навыков, скорость рефлексов, развитую в многолетних тренировках и спонтанных ситуациях, которые напрямую грозили гибелью. Воистину, первый ранг Храма Даг вручается не тому, кто бесподобно сражается, а тому, кто приобрел достаточный опыт, чтобы перед его рукой враги не имели лиц, и потому она не дрожала ни перед одним.

Бану — его Бану, маленькая девчонка-найдёныш! — была первым номером Храма Даг. То, что Юдейр ухитрялся выслеживать её маршруты и выведывать замыслы столько лет, не будучи пойманным за руку и укороченным на голову, делало ему честь.

Стало быть, Мать Севера убеждена, что может вторгаться в Орс и вывозить людей?

В свое время Гор потратил немало сил, чтобы выследить напасть, постигшую северный Орс, и понял, что людей увозят в Яс. Но снарядить вдогонку хотя бы пару десятков фрегатов, которые бы настигли маневренные суда ясовцев, не представлялось возможным. Сколько Гор ни объяснял ситуацию, покойный Алай был помешан на реванше у аданийцев. Это согласно почившему вместе с царем замыслу означало взятие ласбарнской пустыни и войну на юге. Пески и степи, крепости и валы — сплошь суша. Река Антейн и рудники в недалеке от неё, из-за которых Орс во все времена воевал с аданийцами, Алая в последние месяцы жизни почти не занимала. Казалось, ему была важна не сама цель войны, а чистота имени, под которым войну запомнят.

Словом, как Гор ни настаивал, на поднятие флотилии Алай почти не выделял средств, отстраиваясь от одной сухопутной войны и готовясь к следующей. Поэтому скромными обрывками корабельных сил Гор пытался нагнать ясовских работорговцев, но увы. Пока он искал средства где-то на стороне, чтобы разобраться, что происходит, пока выполнял бесчисленные поручения Стального царя или Таммуза, все время отыскивалась масса дел, не дававшая сосредоточиться на столь непростой проблеме. А когда, наконец, Гор решил отбросить все несущественное хотя бы на время, чтобы вплотную заняться исчезновением людей и внушить Алаю мысль, что, хорошо бы выбить своих людей обратно, отток орсовцев вдруг прекратился.

Время от времени после этого в гаванях его родины еще случались внезапные атаки с моря. Гор надеялся и пытался ухватиться за них, чтобы как-то изменить положение. Он снова, раз за разом приходил к Алаю с идеями, доказательствами, возражениями — и всегда встречал неприступную стену упертости бросить страну на реванш у Адани.

Тогда-то Гор и понял, что его ловкое маневрирование между отцом и сыном, между Алаем и Таммузом, подошло к концу. Алай помешался, стал одержим идеей, двумя грандиозными гирями утягивавшей его на дно прошлого. В тот колодец безвременья и тьмы, о котором некогда на Ангорате было сложено немало легенд. Вот только Этан не был Ангоратом, а если ты живешь в мире, где время льется как вода в реке, то все, что имеет значение — это будущее и дорога, что ведет к нему из сегодняшнего. Алаева зацикленность на прошлом заставила Гора выбрать окончательную сторону и поддержать притязания на престол наиболее толкового мальчонки из алаевой родни.