Когда сияние нисходит - Лори Макбейн

У Нейла подкосились ноги. Его тайна, так долго и бережно хранимая, открыта Ли. Но как? Она верно догадалась: в каждой черте, в невероятной синеве глаз видна Шеннон.

— Лицо воина показалось мне очень знакомым, — продолжала Ли. — Я пошла в кабинет и сравнила рисунок с портретом твоей матери и сестры. И увидела необычайное сходство.

— Но не сказала никому? — тихо пробормотал он.

— Нет, не имела на это права. Я только заподозрила правду. А тетушки Камиллы рассказали мне историю о человеке, желавшем, чтобы его считали умершим. И тогда я подумала о Шеннон, девочке, выросшей в племени команчи и ставшей за это время женщиной. Что, если и ей пришлось сделать выбор? Вернулась бы она домой?

— Шеннон не умерла, — тихо подтвердил Нейл, доверившись жене. — Я солгал. Но она хотела остаться с команчи. Шеннон была на четыре года старше меня и, как ты верно заметила, стала женщиной за время нашего плена. И влюбилась. Команчи дали ей имя: Девушка с Небесно-голубыми Глазами. Она была очень красива, и храбрый воин полюбил ее и взял в жены. Он был хорошим человеком и боготворил жену. Когда племя отослало меня, она уже успела родить дочь и снова ждала ребенка. И умоляла меня молчать, зная, что наш отец никогда не сдастся и станет искать ее, пока не разлучит с семьей и племенем. Она утверждала, что правда убьет его, а если ее посчитают мертвой, всем будет лучше. Я пообещал, что буду молчать, но возненавидел ее и остальных за то, что пожертвовали мной и оторвали от единственной, кто любил меня. Я снова остался один. И считал, что Шеннон и племя предали меня. Теперь сестра принадлежала Охотящемуся Волку и своей дочери. Но не мне. Я всегда жалел о том, что сказал ей перед разлукой. И страстно хотел дать ей знать, что сожалею о своей вспыльчивости, что прошу у нее прощения. Мы больше никогда не увиделись. Но теперь я наконец знаю, что она простила меня. Ты сделала мне бесценный подарок, показав этот рисунок. Теперь круг завершился. Сын Шеннон спас тебя. Значит, меня действительно не забыли. И муж действительно любил Шеннон, если, поправ законы племени, похоронил в Риовадо, по обычаям белых. Она, должно быть, умерла год назад или чуть позже. Земля все еще взрыхлена.

И все эти годы я не мог смотреть в глаза отцу. Чувствовал, как медленно умираю изнутри. Но Шеннон оказалась права: истина убила бы его. Боже, подумать только, что даже поделиться было не с кем! Когда-нибудь я расскажу тебе о жизни у команчи. О Шеннон. Ты полюбила бы ее, как и она тебя. И очень скоро мы уедем в Риовадо. Я покажу тебе ее могилу.

Ли едва сдерживала слезы при мысли о мальчике, волей судьбы оказавшемся между двумя мирами, преданном одним и отвергнутом другим и вынужденном таить в душе трагическую тайну. Но он сохранил ее, и только благодаря терзавшему его много лет молчанию никто не пострадал.

Ли обняла его сзади и прижалась щекой к спине.

— В этом и есть смысл любви. Возможность поделиться с другими. И я люблю тебя безумно, родной мой.

И в этот момент он понял, что никогда больше не будет одинок.

Прошел месяц с ночи барбекю, но Алтее казалось, что язык окончательно онемел от всего того перца чили, который она с таким азартом поедала. Она в жизни не забудет ту ночь, когда Гай прозрел и они увлеченно строили планы отъезда. А после объявления о помолвке выяснилось еще кое-что: Натаниел и Камилла вместе с Гилом, еще ни разу не покидавшим территорий, собираются сопровождать их в Виргинию. Они снова будут путешествовать в составе каравана, но на этот раз со всеми удобствами и в роскошной красной карете. В Треверс-Хилл перегонят стадо коров и отару овец с несколькими фургонами, нагруженными припасами, сельскохозяйственными орудиями, черенками фруктовых деревьев и семенами. Но самым чудесным подарком станут два чистокровных жеребца и несколько племенных кобыл, подаренных Гаю Натаниелом с пожеланием возродить гордые традиции Треверс-Хилла.

Алтея улыбнулась. Всего месяц назад, до той ночи, она боялась оставить Ли в Ройял-Риверз, но теперь ей иногда становилось больно при виде сестры и Нейла, таких влюбленных и счастливых. Сразу вспоминалось ее собственное замужество…

А недавно Ли призналась, что, кажется, ждет ребенка, и взяла с Алтеи клятву молчать. Нейл еще ничего не знал, и Ли хотела выбрать особенное время и место, чтобы сказать ему. Правда, она сама была не совсем уверена, но Алтея чувствовала, что Ли права, ибо еще не видела сестру такой красивой. От нее словно исходили золотистое сияние, тепло и свет, присущие только любимым и любящим. И не было никакого сомнения в том, что Нейл любит жену. При взгляде на Ли его обычно холодные глаза становились нежными, а каждым прикосновением он словно обожествлял ее.

Нет, больше Алтее незачем волноваться за Ли. Сестра нашла истинную и вечную любовь.

Алтея повернулась к доске и принялась старательно выводить слово. Дописав, она полюбовалась делом рук своих и слегка нахмурилась. Л-А-С-О… Определенно что-то не так. Где же ошибка?

Алтея нетерпеливо постучала мелом о доску.

— «Лассо» пишется с двумя «с», — раздался за спиной знакомый голос. Алтея медленно повернулась, широко раскрыв глаза.

— Натан? — выдохнула она, побледнев так, что улыбка на лице стоявшего в дверях мужчины померкла. Вообразив, что она вот-вот лишится чувств, он бросился к жене, которую не видел почти три года.

— О Бог мой, Натан! — вскрикнула Алтея, закрыв лицо руками. — Нет, нет, этого быть не может.

Плечи ее тряслись от страха и отчаяния. Бедняжка боялась, что сходит с ума.

— Я здесь, любимая, — тихо ответил Натан, обнимая ее и согревая своим телом. Алтея подняла залитое слезами лицо, все еще не в силах осознать, что муж жив. Что ее дорогой Натан стоит в этой комнате. Она медленно, нерешительно подняла руку, все еще опасаясь коснуться его.

— Нам сообщили, что ты пропал без вести. Так много наших друзей погибло. Мы ждали и ждали, но от тебя не было известий, — запинаясь, выговорила Алтея. — Подумать только, я даже не могла поплакать на твоей могиле!

Натан стал целовать мокрое от слез лицо, ощущая на губах соль. В этот момент он дал себе клятву, что больше никогда не расстанется с женой.

— Я не знал, что меня сочли пропавшим без вести. И неудивительно в такой путанице и суматохе. Одно сражение следовало за другим, а когда я сумел написать, оказалось, что к тому времени ты покинула Треверс-Хилл, а Ройял-Бей сгорел. К сожалению, поздней осенью меня серьезно ранили, но я сумел выжить и даже набраться сил. Правда, немного похудел, но по-прежнему цел и невредим. Мне очень повезло. Я оказался одним из немногих удачливых. Меня взяли в плен, но, как тяжело раненного, отправили в полевой госпиталь. К счастью, меня не забрали в санитарный поезд и не отправили на Север в лагерь военнопленных, иначе я не пережил бы путешествия и той холодной зимы. Мой бывший сокурсник по Принстону случайно увидел меня в госпитале и, как высокопоставленный чиновник в правительстве Линкольна, приказал, чтобы обо мне позаботились. Он и его семья были невероятно добры. Я оказался в Вашингтоне, но выздоровление было долгим. По моей просьбе тебе отправляли письма, но ответа я не получал. Когда же добрался до Виргинии, обнаружил, что все исчезли. И тут я совершил ошибку, обратившись к преподобному Калпепперу, в надежде, что он знает, куда подевалась моя семья. Господи, Алтея, этот человек едва не вышвырнул меня из только что отстроенной церкви! Сначала я посчитал, что напрасно помешал ему, когда он, стоя на кафедре, репетировал воскресную проповедь. Потом подумал, что причина в Джулии, пролившей на него горячий чай. Но он произнес имя, от которого его кровь то ли стынет, то ли кипит, не знаю точно. Во всяком случае, он побагровел так, что я думал, его вот-вот удар хватит. И имя это — капитан Даггер.