ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

хазарскую ересь. Именно их, хоть и этнически русских, пришлось уничтожить в процессе так называемых репрессий, хотя давно уже пора переименовать этот спасительный процесс в ремиссию, поскольку именно он остановил иудейское посягновение на русский престол. Итак, после сталинских ремиссий хазарский вопрос непременно был бы решен окончательно, если бы подлый британско-хазарский наймит Литвинов не вбил клина между руссами и исторически дружественными им тевтонцами. По экрану поплыли репродукции полотен Константина Васильева — тяжелогрудые Брунгильды, готические сосны и неотличимые тевтонцы в касках.

— Мы — люди Севера, белая сила! — трубно возгласил Топтухин. — Сегодня, когда Россия четвертый год кряду ведет величайшую из войн в своей истории, последнюю и великую битву с мировым хазарством, любые переговоры и компромиссы были бы возмутительной слабостью. Все силы мирового севера, вся белая мощь должна покончить с горсткой омерзительных ростовщиков, посягающих на нашего Белого Бога. Мужие, братие! Воздвигнем…

Бороздин выключил телевизор — пульта тут не было, пришлось вставать, но отвращение оказалось сильнее лени. Некоторое время он лежал на кровати, закинув руки за голову, и приходил в себя.

В лекции Топтухина не было ничего, о чем он не слышал бы раньше. Все это подробно излагалось в брошюрах типа «Русские боги» и «Русский реванш», но никогда еще не было государственной доктриной. Он знал, что идет война — точнее, локальные стычки с так называемыми либерал-радикалами (или радикал-либералами — в газетах не было единства на этот счет). Он понимал, как и все в России, что под радикалами понимаются ЖД. Он не мог лишь предположить, что за те несколько недель, что они с Ашей кочуют по стране, добираясь до Дегунина, — отечественная риторика набрала новые обороты и договорилась до того, с чем ни один приличный государственник солидаризироваться не мог бы.

Белая сила спасает мир. Ига не было. Ислам — исторический союзник христианства. Гитлер и Сталин вместе стремились решить хазарский вопрос и непременно решили бы, если бы не ЖД. Текущая война — величайшая в истории. Умри все живое. Вот почему его преследовали: он в своей Сибири отстал от жизни. Государство жило не просто по военной, а по казарменной логике: приказы не обсуждались, левые связи не дозволялись, да и правые ставились под сомнение. На самом же деле его травили никак не за Ашу, дело вообще было не в ней — государство, стремглав перестраиваясь на военный режим, уничтожало всех, кто умел думать. По газетам, конечно, об этом судить было нельзя — в газетах давно уже писали о том, чего не понимали сами, переходя для пущей невнятности на вымышленные языки. Не в газетах было дело. Почему он не смотрел телевизор там, в Сибири? Давно бы догадался… И ведь по теленовостям ничего нельзя было сказать. Все та же череда умолчаний и сонная гладь благодушества. Лекции надо слушать, а не «Время» смотреть. Подлинное «Время» давно перетекло сюда.

Это что же за страна у них получается, думал Бороздин, закуривая. Курить в хате Аша запретила, но тут уж было не до запретов. О я идиот, почему я опять купился?! Ясно же, что Аша тут ни при чем, что не о ней речь, что несчастная туземка попала в зубчатые колеса… Конечно, их мишень — я. Они, как во время милых их сердцу ремиссий, будут решительно уничтожать чиновничество, не подходящее для нужд текущего момента. А если бы не связь с туземкой, они измыслили бы другой предлог. Хорошо, но почему меня не взяли сразу в Москве? Потому что проверяли, тут же ответил он себе. Если бы я беспрекословно отказался от единственной дорогой мне женщины, я прошел бы тест на мобилизационное поведение. А я не прошел. И они поняли, что для этого нового государства я не подхожу.

Все это, однако, были соображения побочные. Не все ли равно, по какой причине они отвергли меня и полюбили Топтухиных? Ясно же, что люди с какими-никакими мозгами не вписываются в это новое государство. Не сегодня, так завтра, не под этим предлогом, так под тем, не мытьем, так катаньем. (В это самое время хозяйка избы занималась в огороде катаньем — полоскала белье не в воде, а в пыли, это был старый коренной способ, о котором русские не подозревали, почему и считали пословицу бессмысленной). Мучительнее всего была мысль не о жестокости, а о непроходимой тупости этой новой системы: Бороздину, только что, казалось, научившемуся не соотносить себя с державой, — стало вдруг за нее невыносимо обидно. Он так долго был ее частью, что не готов был смириться с этим внезапным прыжком в идиотизм. ЖД, инспирировавшие раздел Польши; хазарское государство на территории Запорожской Сечи; ересь хазарствующих как иудейская диверсия… Неужели они думают, что в это поверят? И тут же оборвал себя: поверят. Сегодня поверят во все. Надо было долго воспитывать это усталое равнодушие, эту привычку к тому, что возможно все — завтра ворвутся, придут, убьют, все отнимут, сожгут многолетние сбережения, лишат работы, отправят на Кавказ или Колыму, разлучат с семьей, женят насильственно… Теперь чего ни скажи — все будет одинаково недостоверно, полуреально и потому приемлемо. Кому-то наверняка понравится историческая схема, в которой наконец расставлены все акценты: виноваты хазары и только они, война за территорию идет полторы тысячи лет, хазарам ненавистна Россия как оплот православия… Собственно, половина населения давно уже так думала. Никто не ожидал, что будет провозглашено равнение именно на эту половину.

Губернатор выбросил сигарету в окно и снова включил телевизор, надеясь, что Топтухин отговорил и начнется что-то другое. Ничуть не бывало — Топтухин только подбирался к финалу лекции.

— На беду нашу, — с надрывом говорил Топтухин, — доверчив и отходчив народ русский. В ущерб себе добр, в поругание себе безответчив на слово злобное, нерассудное. Неспешко, неторопко мыслит, несуетно живет. Враг же суетен и быстр, и опережает подчас даже и нашу государственность. На иные посулы готов купиться любой, кто падок на легкую наживу. (Постпозитивные определения могли относиться только к вещам варяжским, истинным; к мысли несуетной, делу неторопкому. Все препозитивное, неинверсированное было непременным атрибутом хазарства; его же прерогативой было действовать торопко, суетно — русский семь раз мерил, один раз резал, и чем медленнее, непродуктивнее трудился, тем это почиталось более патриотичным). Вместо труда на благо народное, во славу русскую иной муж государственный предпочитает подлую, плодную хазарскую корысть. Со слезами, с горечью неизбывной скажу, что и в высших эшелонах власти отечественной случаются предательства лютые, непрощаемые. Одного из таких предателей, братие, вы сейчас увидите.

И