Тень всадника - Анатолий Гладилин

Встреча, о которой никогда не узнают, а если и узнают, то не поймут ее значения...

Где Эйхман? Убит? Сбежал? Неизвестно. Зато, со слов полковника, было ясно, что советским доподлинно известно, где Шелленберг.

Конечно, у американцев. Или у англичан. Для проформы его держат в тюрьме, но эта тюрьма отличается от Лубянки, как гостиница "Виктория" от дешевой ночлежки.

Конечно, его допрашивают. Бьют? Да ни один волос не упадет с его головы. "Коньячку не желаете? Гаванской сигары?" (Воображение Рауля Валленберга особенно будоражили сигары. Ведь он, Валленберг, сдохнет в лубянской камере, так и не отведав хорошего табачку, который мог бы облегчить его страдания.) Да разве это допрос? Вежливая, приятная беседа, ибо начальник внешней разведки не дурак (много было сведений о Шелленберге нелестных, противоречивых, но вот за дурака никто его не принимал), раньше всех в Германии осознал неизбежность разгрома третьего рейха и постарался войти в контакт с американскими и английскими спецслужбами. И сейчас небось они скрупулезно подсчитывают, что Шелленберг сделал для союзников.

"...А еще я вам помог вывезти венгерских евреев в Швецию и не допустил взрыва гетто в Будапеште. Или вы полагаете, что ваш пентюх дипломат все это организовал без моей протекции?"

Никак опытные разведчики не могли такого предполагать и рассуждали точно так же, как советский полковник. Ну, для контроля вопрос:

- По нашим сведениям, Валленберг арестован Советами. Зачем он им понадобился?

- А может, они его раньше завербовали, а теперь прячут? Он что-то знает, зачем им огласка?

И опять логично. Итак, джентльмены, ваше мнение? Делать из Шелленберга спасителя евреев? Боже упаси! Шелленберг свое получит на суде (вернее, не получит). Что же касается Валленберга, то он весьма сомнительная фигура. По всему получается, что работал в тесной связи с Шелленбергом. Либо ему здорово помогала советская агентура. Либо то и другое. Советы его спрятали? Мудрое решение. Уж точно не будем подымать из-за него шума.

...И, прокручивая все это десятки раз в своей голове, Валленберг улавливал скрытую иронию во фразе полковника: "История - штука капризная, ее переписывают". Не о нем, Валленберге, будут сочинять книги и слагать песни. Кому-то он мешал в Швеции. В тревожное для страны время порешили услать из Стокгольма возможного соперника династии Бернадотов. Мало ли чего? И поручили ему заведомо невыполнимую миссию. Не справится? Тем лучше. Справится? Значит, себя скомпрометирует. А в герои возведут более подходящую кандидатуру, с незапятнанной репутацией.

Несправедливо. Что именно? Ведь вся его заслуга - по большому счету - лишь в том, что он смог нейтрализовать Эйхмана. Для этого Валленбергу пришлось вернуться в свое прошлое, перевоплотиться. Такое с ним случалось в его предыдущих жизнях, предыдущих миссиях, которые были и потруднее. Правда, он заметил, что после таких путешествий в прошлое почему-то вскоре его жизнь обрывалась. Как правило, весьма жестоким образом: удар по затылку, падение за борт в море, какое-то лекарство, оказавшееся ядом... Жизнь обрывалась мгновенно. А сейчас он умирал медленно, в мучениях, элементарная физиология не функционировала (что вызывало насмешливый оскал лубянских надзирателей, а Валленберг испытывал дополнительное унижение), и вот это было несправедливо, не по правилам.

Странно, конечно, взывать к справедливости и говорить о правилах человеку, которому будет дарована другая жизнь. Но он никогда не знал, начнется ли она или это все, final. К тому же понимание, кто он, отчетливые картины прошлых жизней приходили к нему перед брутальным концом. До этого он жил как нормальный человек, ou presque... Скажем, как нормальный человек, которого посещают ненормальные видения, хочешь - им верь, хочешь - нет...

Так вот, перед тем как перевоплотиться в короля Карла Четырнадцатого, Валленберг подумал, что, наверно, довольно быстро с ним, Валленбергом, произойдет нечто трагическое.

Предчувствие.

Однако (и тут он готов поклясться всем богам!) он ни секунды не сомневался, что он должен это сделать. Поиски правильных решений были его профессией, собственно, за это его и держали в Системе. А поступок - не подвиг, поступок! - он совершил, когда принял это решение без колебаний.

* * *

После последнего допроса его не трогали. И морфий кололи регулярно. Полковник замолвил словечко? И Валленберг надеялся, что раз уже все сказано и выяснено, его оставят в покое, то есть отпустят на вечный покой. В конце концов, с него хватит.

Но когда вдруг вокруг него засуетились, помыли, постригли, побрили, переодели, напичкали таблетками, а в машине вкололи двойную дозу, Валленберг понял, что его везут на главный разговор.

...Круглые настенные часы над бюро секретаря показывали десять. Десять вечера. Секретарь, издалека похожий на сороку, в черном костюме и белой рубашке, созерцал какие-то бумаги. Ничто не нарушило тишины огромной приемной. Два офицера, сопровождавшие Валленберга, сидели неподвижно, не прислоняясь к спинке стула. Валленберг смотрел на массивную, обитую черной кожей дверь, около которой примостилось секретарское бюро, и думал, что в стране, где допрашивают по ночам, естественно, и работают до позднего вечера, и сейчас там, за черной массивной дверью, вершатся дела государственной важности.

Черная дверь приоткрылась, обнажая за собой вторую дверь, из светлого дерева. Выплыла высокая блондинка в ярко-рыжей лисьей накидке и красной юбке в обтяжку до колен. Настоящая русская красавица с полными ногами и широким задом. Гордо откинув голову и не удостоив взглядом ни секретаря, ни офицеров, почтительно привставших, она процокала каблучками по паркету через всю приемную в коридор, и дверь за ней бесшумно затворилась. Но в воздухе повис дразнящий аромат духов, напомнивший Валленбергу, что существует иная жизнь, увы, ему недоступная.

Секретарь поднял телефонную трубку, сказал: "Так точно" - и жестом пригласил их в кабинет. В кабинете, большем, чем приемная, офицеры подкатили Валленберга к длинному столу и осторожно пересадили с кресла на стул. Длинный стол, покрытый зеленым сукном, перпендикулярно примыкал к столу из темного полированного дерева, образуя с ним букву Т, и на вершине буквы Т, под портретом Сталина, восседал другой живой портрет - хозяина кабинета, лысый, в пенсне. Повинуясь знакам хозяина (ни слова не было произнесено!), офицеры, пятясь, выскользнули из кабинета. Двойные двери закрылись. Лысый в пенсне, в двубортном штатском костюме, обошел свой стол и сел напротив Валленберга. Валленберга поразило, что в глазах под пенсне плясали веселые чертики.

- Ну, узнали? - заговорщицким тоном спросил Берия.

- Вас? Конечно, Лаврентий Павлович.

Стекла пенсне блеснули холодом.

- Откуда вам известно мое имя-отчество?

- Я учил имена всех членов советского Политбюро.

- Проверим - Молотов?

- Вячеслав Михайлович.

- Маленков?