Счастливые - Людмила Улицкая

Он рассказал про кота Марсика, про кошку Ксантиппу, Матильда – про всех своих прошлых кошек, и выпили еще водки все под ту же рыбку, и немного утешились. А когда Иван Петрович собрался было ехать и Шурик уже встал, чтобы идти за такси, раздался звонок в дверь – пришел сын соседки. Он жил на Преображенке, заехал к матери отдать ей какие-то ключи, не застал ее дома и хотел оставить ключи у Матильды. Это было удачно, потому что Иван Петрович жил чуть ли не в соседнем доме, и парень забрал пьяненького старичка и обещал доставить до порога.

Бедный Константин, завернутый в полотенце, тоже уехал с ветеринаром. У того было тайное место в Сокольническом парке, где хоронил он своих…

А Шурик не уехал. Невозможно было оставить без утешения милую расстроенную Матильду, которая совсем ничего от него не требовала, только дружбы…

Как в школьные времена, ровно в час ночи он вылетел от Матильды и побежал домой – через железнодорожный мостик на Новолесную улицу. Прибежал быстро, через двадцать минут входил в квартиру. Вошел – и вспомнил: с Марией не позанимался, Валерии не позвонил и, что самое главное, совершенно забыл про травника, который приготовил Вере мазь для ноги. И наверняка Светлана звонила. Ей тоже чего-то надо… Расстроился…

Вера Александровна на Марию нарадоваться не могла. Шурик был в свое время чудесным и покладистым ребенком, но, пока он рос, она не успела ощутить одной из главных радостей материнства: отзывчивость на воспитание. Это Елизавета Ивановна гордилась, когда ее ученики, и в особенности внук Шурик, начинали проявлять именно те качества, которые она в них растила: внимание к другому человеку, доброжелательность, щедрость и в первую очередь чувство долга… В те годы, когда она и сама состояла на положении выросшего ребенка своей матери, Вера не задумывалась, откуда взялись все те Шуриковы достоинства, которые так рано были в нем заметны. Когда Шурика хвалили соседи или учителя, она отшучивалась: у него хорошая наследственность… Но в этом ли было дело? Сама Елизавета Ивановна, противоречивая материалистка и возвышенная душа, но вместе с тем человек свободно мыслящий, когда речь заходила о наследственности, всегда говорила одну и ту же фразу:

– У Каина и Авеля были одни и те же родители. Почему один был кроткий и добрый, а второй убийца? Каждый человек есть плод воспитания, но главный воспитатель человека – он сам! А педагог открывает нужные клапаны личности, а ненужные закрывает.

Такова была незамысловатая педагогическая теория замечательного педагога, она бралась самовольно решать, какие клапаны нужны, а какие не очень. Ее теорию можно было бы оспаривать, если бы не ее безукоризненно удачная практика.

Теперь, получив на свои руки Марию, Вера полностью следовала материнской теории. Как натура артистическая, Вера видела, что Мария наделена огромным темпераментом. Энергия в девочке била через край, она в буквальном смысле не могла стоять на месте, с трудом высиживала в классе сорок пять минут, и, чтобы помочь Марии удерживать себя на месте, Вера Александровна придумывала для нее мелкие двигательные упражнения, например, научила ее крутить в руках монету и подарила старый серебряный полтинник для кручения. Когда спустя какое-то время этот «крутильный полтинник» потерялся, было много слез…

Вера научила также Марию мелким и невидимым для окружающих упражнениям для пальцев рук и ног, и, когда долгое сидение за партой становилось непереносимым, Мария разыгрывала свои ножные и ручные партии… С первого же класса Вера стала водить Мурзика в Дом пионеров заниматься гимнастикой и акробатикой, сама занималась с ней музыкой, а в общеобразовательных дисциплинах полностью положилась на природные способности. По чтению девочка была в классе из первых, да и с арифметикой никаких сложностей не было.

«А эти способности к точным наукам у нее от матери, – решила Вера. – Но уж, во всяком случае, не от Шурика».

Это был какой-то странный сбой в голове: она прекрасно знала, что отец Марии какой-то сомнительный кубинский негр, но не могла одновременно не воспринимать ее как дочку Шурика. Шурик занимался с Марией языками: день – английским, день – испанским.

Вера Александровна продолжала занятия в своем театрально-образовательном кружке, но невольно приспосабливала их под интересы Марии. В тот первый год жизни Марии в Москве Вера перестала заниматься со своими ученицами декламацией и этюдами – только движением…

Щитовидка Веры Александровны вела себя очень хорошо, но временами сильно болели ноги, росла косточка около большого пальца, прежние узкие туфли стали неудобны, и появилась новая забота – обувь…

Валерия села на телефон, вызвонила каких-то знакомых из сотой секции ГУМа, из магазина «Березка», и Шурик время от времени возил маму на обувные примерки… Вере Александровне были куплены сапоги фирмы «Саламандра» и черные австрийские туфли «Дорндорф». Качество жизни повышалось…

Семейные расходы возрастали. Шурик много работал и вполне справлялся с возрастающими семейными потребностями. К тому же еще оставался резерв – непроеденное наследство Елизаветы Ивановны.

Незадолго до Нового года приехала Стовба. Мария была совершенно счастлива, хотя нельзя было сказать, что она сильно скучала по матери. Но, когда Лена приехала, Мария на ней повисла и не отпускала ни на минуту. Стовба привезла всем очень хорошие подарки, но была в мрачном настроении, курила и молчала. Даже с Шуриком почти не разговаривала. Когда Шурик спросил ее, удалось ли ей все провернуть в Польше, она фыркнула, рассердилась и говорить на эту тему не стала.

«Наверное, опять у нее облом случился», – решил Шурик. Никакой дружеской поддержки от него на этот раз не потребовалось. Вероятно, оттого, что исповедалась Вере.

Шурик, как обычно, купил елку, а Вера Александровна решила вдруг восстановить рождественский спектакль, который не играли с тех пор, как умерла Елизавета Ивановна. Для Мурзика. Шурик возражал: у него было всего три ученика, и уже поздно было начинать подготовку.

Но на Веру снизошло вдохновение, она предложила поставить спектакль кукольный, и не по-французски, а по-русски. Начали шить кукол. Разложили лоскуты, тесьму, заготовили вату для набивки. Марии дали самое простое и самое ответственное задание – она шила одеяльце, в которое заворачивали маленького пластмассового голыша, изображавшего Младенца Христа. Вера шила Деву Марию, а Стовба в глухом молчании собирала ангелов из кусочков накрахмаленной марли… На Шурика кроме елки было возложено устройство ширмы для представления…

Во всех этих хлопотах Новый год прошел как-то невзрачно. Никакой праздничной еды не было заготовлено, да и подарки, если не считать Стовбиных, розданных заранее, оказались не особенно выразительными: Шурик подарил маме неказистые домашние туфли, Вера Шурику – флакон одеколона «Шипр», который он так никогда и не распечатал, и галстук, который он никогда не надел. Лена получила в подарок шелковый платок из запасов Елизаветы Ивановны и книгу стихов Ахматовой, которую не оценила. Зато Мария получила целую кучу игрушек и книжек, радовалась так бурно, что всех оделила подарочной радостью.