Василий Шульгин. Судьба русского националиста - Святослав Рыбас

21 апреля в советских газетах было помещено сообщение о ликвидации контрреволюционной шпионской группы, руководимой белым генералом Кутеповым. Кутепов обвинялся в связях с иностранными разведками. Ни одно имя арестованных по делу не было названо.

Вскоре «экономический директор» «Треста» Эдуард Стауниц (сотрудник ОГПУ Опперпут), перейдя вместе с Захарченко-Шульц и Радкевичем на финскую сторону, признался, что он чекист…

Шульгин узнал об этом — надо было каяться. Он написал две статьи, объясняя свое положение, но генерал Кутепов, от которого он получил информацию, запретил их печатать, желая сохранить авторитет РОВСа.

1927 год стал в СССР «годом военной опасности». 12 мая в Лондоне полиция вторглась в помещение англо-советского акционерного общества «Аркос». 27 мая правительство Великобритании разорвало дипломатические отношения с Советским Союзом. 7 июня в Варшаве юношей-белоэмигрантом Борисом Ковердой был застрелен советский полпред П. Л. Войков, один из организаторов расстрела Николая II и его семьи.

Вечером 7 июня 1927 года группа боевиков РОВСа во главе с первопоходником-добровольцем капитаном Виктором Ларионовым, перешедшая финляндскую границу, бросила бомбу во время заседания партклуба в Ленинграде, было ранено 30 человек.

15 июня в Женеве на неафишируемой встрече глав МИД Великобритании, Германии, Франции, Бельгии, Японии обсуждался план антисоветских мероприятий, который предложил английский министр О. Чемберлен. И лишь одна Германия не стала ввязываться.

Владелец нефтедобывающей компании «Ройял Датч Шелл» Генри Детердинг, женатый на русской эмигрантке Лидии Павловой, финансировал подрывные акции против СССР, в том числе подготовку к военной интервенции, препятствовал другим западным компаниям сотрудничать с советской нефтяной отраслью.

Ответное письмо Маклакова Бахметеву о книге Шульгина датировано 16 сентября 1927 года: «Помню, что я тогда же показал Шульгину Ваш отзыв о нем и Ваш запрос; отзыв был, конечно, ему приятен, но на самый запрос он уже ответил с некоторым пожиманием плеч, что, конечно, дескать, Вы правы, и он видит в той организации, которая его возила, зародыш будущего фашизма, полезного для России, но…

Дело в том, что Шульгин, как очень эмоциональный человек и при этом очень искренний, сам переживал эволюцию своих собственных наблюдений; переехал он границу в совершенно восторженном настроении; затем это настроение стало понемногу падать; я его увидал много раньше появления книги, и тогда уже он признавался мне, что вводит поправки в свои выводы. Все это довольно понятно; ехал он в Россию полный воспоминаний 20-го года, когда было видно только одно продолжающееся разложение, и материальное, и моральное, когда можно было думать, что Россия погибает; к своему изумлению, он столкнулся с обратным и новым процессом морального и материального восстановления. Все его приятно поражало: и то, что закипало оживление в экономической жизни, и то, что никто не поддерживал большевистских идеалов и мечтаний, и то, что в разговорах на улицах их перестали бояться, и last but not least то, что в России уже могла существовать и действовать „контрабандистская“ организация. Шульгин воочию наблюдал развитие „быта“, по Вашему выражению, и думал, что он находится накануне того дня, когда этот быт сковырнет власть. Это чувство было в нем настолько живо, как он мне признавался, что, когда он переехал границу, то он почти каждый день ждал в газетах известия о перевороте. Известие не приходило; он поневоле признавался себе, что процесс все-таки более затяжной, чем ему казалось, и начинал резонерствовать, объясняя по-своему и сущность процесса, и его будущность, и причины, его замедляющие.

Когда я его видел, то он уже несколько сомневался в полной точности своих впечатлений, которые служили для него только поводом осмысливать ту перемену, которая происходила в России; Вы совершенно правы, отмечая, что его разговоры, приведенные в книге, есть только способ излагать свои собственные мысли; это не есть полная ложь и выдумка; это только комбинация; он соединял в одно разговоры с разными лицами и в разное время, придавал им логическую стройность и литературную ясность и вводил в русло собственных представлений. Все, что он вкладывает в уста своих слушателей, все было сказано только по разным поводам и в разное время, и его собеседники явились как бы сводным политическим портретом того нового типа деятелей в России, в которых он видел Россию будущего и главных деятелей предстоящего переворота. В его книге очень нетрудно отличить тех персонажей, которые являются реальными людьми, дающими материал для наблюдений, и тех собеседников, с которыми он рассуждает и устанавливает понимание своих наблюдений. Первое — сама жизнь, а второе — общая теория и политика. К моменту появления книги непосредственные впечатления все более и более забывались и отходили на задний план; под влиянием расспросов и допросов, с которыми на Шульгина накинулись все эмигранты, требуя от него не картин, а выводов, при этом непременно выводов в том направлении, в котором им хочется, наименее интересная часть книги, т. е. рассуждения, поневоле вылезали на первое место; если бы он еще замедлил с печатанием своей книги, то она бы вышла еще слабее, так как рассуждения совершенно заслонили бы впечатления, а, вернее, и вовсе не вышла бы…»[484]

В октябре 1927 года в русской зарубежной прессе разгорелся скандал.

8 октября в «Иллюстрированной России» была напечатана статья Владимира Бурцева «В сетях Г. П. У.», разоблачавшая «Трест».

В тот же день газета «Последние новости» писала: «Эта поразительная проделка, жертвой которой стал в данном случае опытный политический деятель, — иллюстрирует ту опасность, которой подвергаются люди, пытающиеся из эмиграции „сделать революцию“ в России: опасность стать игрушкой в руках врага и погибнуть бесцельной жертвой, не добившись ничего, кроме собственного разочарования».

Берлинская газета «Руль», издаваемая кадетами, была наиболее принципиальной в оценке: «Но самым печальным и самым страшным во всей этой сенсации, безусловно, является злобная книга Шульгина „Три столицы“, излагающая его впечатления от провокаторской поездки. Рукопись книги была предварительно отослана в Москву на просмотр ОГПУ, где она и была проредактирована.

В результате этой редакторской работы в книге Шульгина отчетливо определились два лейтмотива: во-первых — в России все осталось по-старому, только немного хуже, но зато советская власть создала много хорошего, за что следует ей в ножки поклониться, а во-вторых — евреи все до одного должны удалиться из России под страхом быть истребленными. Сочетание этих двух лейтмотивов представлялось весьма знаменательным уже и тогда, когда еще не было известно об активном сотрудничестве ОГПУ. Когда же на это было указано Шульгину в печати, он рьяно отстаивал свои взгляды: недаром говорится, что горбатого могила исправит. Но теперь, после того как выяснилось, что за указанным сочетанием стоит сотрудничество провокаторов, что книга „Три столицы“ составлена Шульгиным под редакцией ОГПУ, неужели он от своего авторства не отречется, неужели он не расскажет, как в действительности все происходило, как провокаторам удалось заманить его в западню, что они старались внушить ему, в какую сторону устремляли его внимание, какие цели преследовали при устраиваемых ему встречах и тайных собеседованиях? Неужели теперь Шульгин будет держаться той же тактики, что и ОГПУ, и так же молчать, как и этот советский застенок?»[485]