Цвингер - Елена Костюкович

Виктор, если его привести в рабочее состояние, отвлечь от любовей, травм, мечтаний и философствования, — всегда без таблицы знает, вернуло ли агентство очередному издателю подписанные fully executed контракты и выплачен ли праводержателям оприходованный агентством аванс.

Бэру такие подробности помнить не положено, он не хочет, не будет, не желает — не царское это дело. Это дело ассистентское, то есть Викторово. За все, что может быть провалено, отвечает Виктор Зиман. За это ему и платят. Чтобы он не давал ничему провалиться и складировал сведения в перегруженной голове. Да еще и соображал, как что употребить.

До сих пор Виктору перепадали басовитые похвалы от Бэра именно за профессиональную адекватность. Ведь от чего зависят внятность и собранность? От гормонов? Как только перед новым собеседником опускаешься на стул в новом стенде, пристраиваясь среди нагромождения каталогов и книг, переступая через наваленные сумки, у угла стендового столика, с усталым вздохом, не спуская замыленного, поверх переговорщика устремленного, оплывающего взора с фигур, снующих по центральному коридору, потому что необходимо понимать, кто пропархивает между стендами…. Как только собеседник суется за визитками и за блокнотом в карман пиджака, а собеседница запускает руку по локоть в сумку, отпахивая оседающий на защелку прозрачный фаевый шарф, чтоб нашарить бизнес-кард, перо, футлярчик с очками, Виктор уже на адреналине. Он уже готов в бой. Пролистывая в памяти страницу за страницей досье и каталогов, Виктор или выпаливает сам, или вшептывает в шерстистое ухо Бэру то, без чего Бэр и рот открыть в последнее время бы не смог. Бэкграунд каждого собеседника. Имя, должность, страну и название издательства. Какие права они у нашего, да и не у нашего агентства в прежнее время приобретали.

Приходит швед — Вика суфлирует: это он ввел в моду Скандинавию. Прежде было в моде азиатское — Китай, Вьетнам. А теперь все интересуются северными детективами.

Приходит главный из голландских издателей. Виктор шепчет Бэру: формируют серию «Оттенки снега». В прошлом месяце попросили «Омнибус» подыскать им русскую, берестяную, завьюженную и заиндевелую любовную драму. Это «Омнибусу» не по профилю, но попробуем предложить дневники лагерных конвоиров.

Появляется другой омнибусовский постоянный клиент, кореец. Виктор шепчет, защищая глаза от карандаша, в ухо Бэра: этот для прокорма публикует в основном триллеры про якудзу. Но поскольку триллеры ему, эстету, противны, он мечтает, чтобы мы ему нашли права на такое произведение из России и бывшего Союза, которое, при сильном авантюрном сюжете, умело бы звенеть, как закаленное лезвие, и возбуждать, как старое вино. И вдобавок еще содержало бы глубокие философские диалоги об устройстве мира…

На каждой новой встрече Виктор обстреливает собеседника информацией и вкладывает в руку каждому переговорщику буклет с резюме, сведениями об авторах, с отрывками переводов. В присутствии Бэра работа не меняется. Но эффективность встреч при Бэре возрастает. Хотя и нервное напряжение у Виктора возрастает тоже.

Все партнеры, естественно, и сами валятся с ног. То есть не валятся, а оседают, как куча тряпья, по другую сторону столика. На минуту-другую удается собраться с мыслями, восстановить историю. Но через секунду после первого всплеска больше уже ни на что сил нет.

Чтоб воскресить их к жизни, первое — проронить полфразы на узколичные темы. У кого дочка в прошлом году поступала. А у кого была, наоборот, беременна. Собеседника реанимировать — встрепенется и как минимум кивнет, что готов принять имейлом текст книги и подборку пресс-ревю.

Но с каждым годом Бэру требуется больше подпорок. Бэр теперь как Гёте. Когда Гёте стало под семьдесят, путешествуя по Италии, он злобился, что не может сосредоточиться. «Я вынужден интересоваться денежным курсом, менять, расплачиваться, все это записывать, делать пометки. А желаю я только размышлять, пестовать свои желанья, что-то задумывать, приказывать…» — брюзжал веймарский мудрец.

Ну, раз так, то и Бэр, сатрап, тоже завел себе живой хард-диск.

Ничего. Виктор согласен. Только отоспится… Или отплачется… Мама. «Тайны московского двора». Ульриху сказать, что тайны тридцатилетней давности разоблачены. Что догадка его подтвердилась. А где телефон? За ним же лез? Позвонить нужно Ульриху? Ничего, что на дворе ночь.

Погоди. Что ты? Как же можно говорить Ульриху, что ты знаешь фактического убийцу? Лёдик-то, даже болтун Лёдик, Люку любивший, как собственную дочь, даже Лёдик в свое время на разговор с Ульрихом не отважился.

Поберег Ульриха? Если так, Виктор теперь обязан вдвое беречь, втрое беречь. Ульриху восемьдесят пять. Нет-нет, знаешь, Вика, кому это известие послано?

Оно послано тебе. Так-таки тебе, Гамлет. Думай теперь на шатучих подмостках. Нафаршированных.

Рукоять меча в чьей ладони? Именно в твоей.

А старика от этого огради.

Только спросим, не нашлась ли Мирей и до чего он там доразмышлялся над своими грибницами.

Наконец, кровавя руки (в рюкзаке остроугольные какие-то папки), Вика нашарил телефон, включил и, вместо того чтобы вызванивать Ульриха, сразу же надавил на отбой звонка.

Посмотреть сначала сообщения.

Несколько звонков от Бэра. Ага, прилетел уже, разобрался с крысой. И, господи, что это! Это же звонок Мирей. Звонила Мирей!

Автоответчик, сдавленный голос Мирей. Плачет. Или смеется?

«Виктор, слушай автоответчик. Где же твой (задыхается)… Где твой ответ. Жду…»

Обрывается… Прослушал остальные сообщения — из химчистки, из книжного магазина насчет презентации. Никакого другого звонка Мирей. Ну что она? Разревновалась, наговорила что-то в запале? Вытерлась запись?

Ох, поскорее бы ее найти и уладить с ней.

Интересно также, как там дела у тоненькой Наталии.

С ней тоже надо помириться…

Хотя какие сейчас звонки, ночь на дворе!

Продолжает жать на кнопки, стоя посередине тротуара. Переулок ожил, автомобиль за спиной визжит. Виктор отпрыгивает, не отрывая глаз от экрана. Все это на Бетманнштрассе, на ночной улице Франкфурта, у двери в «Хоф».

Чуть не проткнув Вике глаз обжеванным карандашом «Фабер», запинаясь о надеваемый на ходу мокасин при выкарабкивании из такси, на него плавно пикирует, чертыхнувшись, начальник и руководитель, узурпатор постели, генеральный директор литературно-архивного агентства «Омнибус» Дэвид Ренато Бэр.

Как обычно, летит всей тушей, не разбирая пути, будто ему наподдали пинка в задницу буквально пару секунд назад.

Боже, как одет Бэр нелепо на этот раз.

С Бэром вообще надо быть готовым ко всему. Иногда он является павлином, в драдедамах-альпака, из Венеции или Парижа. А другой раз в непромокаемом, непродуваемом жилете с тысячью карманов, похожих на патронташ. Это из Израиля.

Бэр сейчас полуобнажен. В микроскопической майке. Не успел переодеться из Гонконга, где жуткая жара. Покрыт заклякшим потом: протомился тридцать четыре часа в невентилируемом самолете.