Сила меча - Дмитрий Тедеев

Спокойно умереть мне не дадут. Они тоже скоро будут здесь. Удивительно ещё, что сейчас никого рядом нет. Они пронюхали про все места, в которых мне доводилось когда‑то побывать, и во всех этих местах расставили засаду. Странно, что про Бухту забыли. Может, подумали, что я, раненый, захочу попасть куда‑нибудь под крышу, в тепло, но никак не под промозглый морской ветер.

Но теперь они уже наверняка знают, где я, и мчатся сюда. Когда они будут здесь? Может быть – с минуты на минуту. Максимум – через полчаса. Они – ребята, как говорил Олег, очень даже серьёзные.

Вскоре после гибели Олега за нами, вернее, за мной, началась охота. Участвуют в ней неимоверные силы. Какие именно, мне, естественно, не докладывали. Но и так ясно, что это – вовсе не бандиты типа “есаульцев”, а забугорные, скорее всего – заморские спецслужбы.

Олег успел объяснить мне, что делать, если это когда‑нибудь начнётся. И когда я узнал о его гибели, стал действовать сразу. Голова была пустая, мыслей не было, во мне как будто тоже что‑то умерло, я совершенно не был тогда способен принимать самостоятельные решения. Но помнил инструкции Олега и действовал согласно им. Только поэтому мои родители, сестра, братья, Илона сейчас недоступны им. Я успел переправить их в Фатамию.

Сам я в Фатамию, конечно, не попал. Мне удалось вызвать в Космос Лео, передать ему с рук на руки моих родных, и Лео уже сам вывел их в “мой” герцогский замок. Конечно, я очень беспокоился о них, Фатамия, не смотря на все усилия Олега, вовсе не превратилась в рай. Но всё‑таки там, под покровительством Лео, которого теперь обожествляли почти как меня, мои родные были в относительной безопасности. Через канал связи с Лео я даже иногда мог разговаривать с мамой и Светулькой. С папой и с другими связь установить почему‑то не удавалось даже с помощью Лео…

Я лежу, не двигаясь, уже почти не чувствуя окоченевшего тела, и вспоминаю последнюю встречу с Олегом. Мы тогда долго разговаривали, не хотелось расставаться, как будто оба предчувствовали, что больше уже не увидимся. Разговаривали о многом, в том числе и о Волкодаве, герое Марии Семёновой. На которого Олег всё‑таки удивительно похож внутренней чистотой и самоотверженностью.

Мы цитировали стихи из “Волкодава”, которые оба знали почти все наизусть. И Олег вдруг процитировал строчки, которые меня резанули предчувствием близкой беды.

Теперь я понимаю, что сделал он это специально. Он предчувствовал свою смерть и хотел подготовить к ней меня.

… И нет ни мечты, ни надежд, ни любовного бреда,

Одно Поражение стёрло былые победы.

Ты думал: вот–вот полечу, только крылья оперил!

А крылья сломались, и мир не заметил потери.

Я строго сказал ему, чтобы он выкинул из головы эти мысли. Что потерю Олега мир уж точно не сможет не заметить. Он, как обычно в таких случаях, спорить не стал, просто рассмеялся и перевёл разговор на другое.

Погиб он на следующий день

Узнав о готовящемся теракте в Израиле, он приказал ликвидировать террориста–самоубийцу. Но в последний момент Олег отменил приказ, потому что выяснилось, что этому террористу – всего пятнадцать лет

Олег сам прибыл на место и принялся убеждать мальчишку, что взрывать мирных невинных людей – дело, которое не может одобрить Аллах. Накачанный наркотиками палестинский пацан явно принял появившегося перед ним прямо из воздуха Олега за посланника самого Магомета или даже Аллаха. Он и не подумал артачиться и сразу принялся снимать с себя “пояс шахида” со взрывчаткой. Казалось, что всё в порядке.

Но в этот момент рванул взрыв…

Видимо тот, кто готовил пацана и обвесил его взрывчаткой, сделал это так, что снять пояс без взрыва потом было уже невозможно. Не для того, дескать, надевается этот священный пояс, чтобы потом зачем‑то снимать.

Олег, хоть и был всегда очень предусмотрительным и дальновидным, почему‑то упустил из виду эту элементарную опасность.

Заряд был мощным, и пацана, и Олега разорвало взрывом в клочья…

Я узнал это только от Леардо, увидел это глазами Леардо. Со мной Олег категорически отказался держать связь, когда проводил свои операции. Явно по просьбе моих родителей. А у Лео родителей не было, запретить ему участвовать в войне Олега было некому…

Я торопливо оборвал свои мысли, поняв, что чуть было не позавидовал своему другу. Дурак, идиот! Нашёл, чему завидовать! Мама, папа, только бы с вами ничего не случилось там, думал я суеверно, только бы эту мелькнувшую в моём мозгу завистливую мысль не услышали какие‑нибудь Космические силы…

После того, как я переправил своих родных в Фатамию, всё время занимался тем, что скрывался. Уходил от облавы.

Я мог выходить в Космос, а оттуда возвращаться на Землю в любое место, в котором был когда‑то и которое хорошо помнил. Я мог также чувствовать, когда кто‑то тайно следит за мной. Всё это пригодилось, даже очень, иначе я давно бы уже был в лапах спецслужб.

Олег предупреждал, что этого нельзя допустить ни в коем случае, да я и сам прекрасно это понимал. Живым я им не дамся. Ни за что. Хватит с меня психушки.

Я уходил, убегал, метался с места на место и чувствовал, как неумолимо сжимается кольцо вокруг меня. Уже несколько раз, выходя из Космоса в совершенно, как казалось мне, надёжном месте, я нарывался на засаду. А если никого из них рядом не было в момент моего выхода, они появлялись очень быстро, иногда – через несколько минут.

Видимо, они сумели подцепить к моей одежде или даже имплантировать в моё тело что‑то вроде радиопеленгатора, по которому тут же обнаруживали, где я нахожусь.

Дважды им удалось схватить меня и один раз даже надеть наручники, но я всё равно ушёл в Космос прямо из их рук. Ушёл, разумеется, без наручников.

А сейчас, только что, в меня стрельнули этой гадостью. Мгновенно вызвавшей дикую боль. Которая, парализуя волю, должна была не дать мне сосредоточиться и уйти.

Но я всё‑таки ушёл. И теперь лежу на холодных мокрых камнях и боюсь даже вздохнуть, боюсь даже попытаться сосредоточиться, лежу и не знаю, что делать.

Скоро они будут здесь.

Может быть, насилуя себя, мне опять удастся уйти от них в Космос. А что дальше? И зачем всё это, зачем, какой смысл в этих беспомощных трепыханиях?

Не лучше ли, заставив себя забыть про боль, сделать последнее усилие? После которого меня уже никогда не поймают они, после которого мне уже никогда не будет больно?

Я смогу сделать такое усилие. Но почему‑то никак не решусь на него. Не смотря ни на что. В слове “никогда” – такая жуть, такая безнадёжность, что я оттягиваю до последнего принятие решения об этом усилии.

Но всё‑таки решаться надо. Сейчас. Впереди нет ничего, нет никакой надежды. Нет Олега, единственного человека, который ещё, может быть, смог бы как‑нибудь помочь мне.