Нефрит - Елена Синякова

-..0 чем поет папа? — прошептала я как можно тише, боясь нарушить эту воцарившуюся тишину. с одной стороны напряженную и явно не понимающую, а с другой — умилительную и благодарную.

— Это сказание о первом Берсерке… — ответил Нефрит, не моргая и не в силах отвести глаз от своего отца, словно он увидел его впервые, говоря хрипло и так тихо, что я едва смогла различить, о чем именно говорит мой мух, — …о нашем великом и непобедимом Праотце, который был одинок до тех пор, пока в его руках не появился младенец. Его сын…я думал, что мне все это только снилось…

Я быстро заморгала, пытаясь понять, о чем говорил Нефрит, не в силах отвести своих глаз от отца, которого явно знал не достаточно хорошо, и сжимая ладонями осторожно его окровавленное плечо, чтобы только он почувствовал, что я рядом и всегда буду с ним, даже если его мысли сейчас были далеки от нас.

-..ты не знал, что у твоего папы такой волшебный голос? — чуть улыбнулась я. поглаживая невыносимо горячую кожу и видя, как Нефрит моргнул тяжело и медленно, словно насильно возвращая себя на бренную и вспаханную когтями землю из своих воспоминаний.

— Знал….просто не думал, что это было реальностью… — прошептал он в ответ, пока я пыталась понять, о чем говорит Нефрит и вздрогнула, когда вдруг услышала голос самого Карата:

— Я пел эту песню каждую ночь, прежде чем мой сын засыпал. Как давно это было…

Кажется, я выдохнула так шумно и восторженно, что было ощущение, как все Кадьяки покосились на меня, явно не разделяя моих эмоций, даже если чувствовали, какая ненависть и неприятие собственного отца окружали душу моего любимого мужа. И вот впервые за долгое время тонкий лучик робкого света озарил его темное прошлое, в котором Карат был монстром и злодеем.

Но глупо было надеется на то, что род Кадьяков растрогается. смахнет скупую медвежью слезу, и ринется обниматься в Севером и Нефритом, принимая их в свой кровожадный род

… как там говорил Отец?

Скорее тюлени перечпокают моржей!..

А еще глупо было бы надеяться на то, что Кадьяки были шокированы тем, что главный злодей и хитрюга обладает таким волшебным голосом, поэтому смотрели именно так и не двигались, застыв в напряженных злобных позах. поэтому я подпрыгнула даже в руках Нефрита, когда услышала незнакомый голос в этой дрожащей тишине:

— Я знал, что поверить в твою смерть можно, лишь увидев перед собой твою отрубленную голову.

У всех Кадьяков были такие голоса, что в первую секунду невозможно было совладать с собой и не струхнуть от разрывающих чувств.

И красиво, и страшно!

Глубокие, манящие, словно бархатные голоса, которые буквально забираются под кожу мурлыкающим зверем, и сначала ты даже не подозреваешь, какими смертельно острыми могут их клыки, и как могут ранить эти глаза.

Тот самый ясноглазый Берсерк с сиреневым взглядом спрыгнул с камня, на котором стоял до этого — грациозный, огромный и спокойно-опасный, направляясь прямиком Карату… и нам.

Успев прожить какое-то время с нашими Берсерками. меня уже не так смущала мужская нагота, как раньше, но почему-то сейчас я смутилась, понимая, что рассматриваю этого воина пристальнее, чем всех остальных вместе взятых, отмечая про себя то, почему его облик казался мне таким подчеркнуто опасным и пугающим.

При идеальных чертах своего выразительного лица и этих глазах, которые просто не могли быть реальными, у мужчины была небольшая горбинка на носу, отчего весь его вид казался острым и жестоким.

Карат поднялся на ноги, словно отгораживая собой нас, и двое мужчин встали друг напротив друга — одинаково высокие и мощные, широкоплечие, а еще с такими глазами, что первым делом хотелось с визгом убежать на много километров вдаль, не оборачиваясь, и боясь услышать за своей спиной даже хруст тонкой веточки.

И лишь когда до меня дошел смысл сказанных слов этим Бером, я поняла, что шок всех воинов был не от красоты голоса Карата, а потому что все они считали его мертвым. Считали погибшим с теми, кто пошел за ним против всего мира, сгинув во льдах и отыскав в них свою смерть.

И вот он стоял перед ними живой, здоровый, высокомерный и наглый, не скрывая больше себя даже с помощью испорченной крови, которая делала его невидимым для всех родов.

Сомнений быть не могло — эти двое знали друг друга слишком хорошо, поэтому смотрели в глаза, хоть и хитро, но не скрывая ничего, словно на невидимой линии разграничения своих и чужих.

— К чему это цирк, Аметист? — кивнул Карат на воинов за спиной того, чьи глаза пугали и завораживали с одинаковой силой и не только своим сиреневым цветом, заставляя задерживать дыхание и всматриваться в каждый взмах ресниц, боясь пропустить момент, когда он может кинуться вперед и причинить много боли, — Если бы ты хотел убить Севера, то мог сделать это сотни раз без лишнего шума и пафоса.

— Если бы хотел убить — сделал бы непременно, — дернул своим мощным плечом тот, чье имя подходило ему просто идеально — Аметист, при чем, делая это так, словно в эту секунду говорил о том, что именно он съел этим утром, и почему этот завтрак ему не очень понравился, — Но дело не во мне, а в нашем роде.

— И что же не так с нашим родом? Кадьяки приняли нового Короля, — чуть дернул бровью Карат и его глаза стали хоподно-пронзительными, словно предупреждающими о том, что следующий ответ из уст Аметиста должен быть правильным и очень обдуманным.

Вот только было совершенно очевидно, что и Аметист был не пальцем деланный, да и Карат его пугал едва ли, когда тонкие губы мужчины дрогнули в колкой усмешке и сиреневые глаза полыхнули хищно и тяжело:

— Приняла лишь та часть рода, которая поддерживала Алмаза.

— И почему мне кажется, что эта самая часть в данный момент находится в зоне недосягаемости и не способна вставить свое слово в нашем споре, Амит?

— А разве мы спорим, друг мой? — Аметист хоть и улыбнулся, но вышло это хищно, жестоко и с явным осознанием того, что в данной партии ведет именно он, затаив где-то при себе очень весомый козырь, о котором мы пока даже не догадывались, как бы не старались понять сути происходящего.

Очевидно, что это понимал и Карат. может даже лучше нас всех месте взятых, именно поэтому его взгляд стал тяжелым и пронзающим, словно сканер, когда казалось, что мужчина был бы рад забраться прямо в голову Амита, чтобы выпотрошить ее всю до самого основания, максимально больно и тщательно.

— Разве не ты стоял на страже истинных и единственно правильных законов наших предков, не пожалев ни собственного брата. ни своего сына? — необычные глаза Амита полыхнули тяжело и грозно, когда мне казалось, что в какой то момент оттенок сиреневой радужки стал гораздо темнее, походя теперь на фиолетовый, а его иссеня черные брови приподнялись издевательски и наигранно удивленно, — Или же что-то изменилось и наш предводитель поменял сторону, проникнувшись духом людей? Разве не ты должен был вести нас в правильном направлении, Карат?…