Георгий Владимов: бремя рыцарства - Светлана Шнитман-МакМиллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Похороны Патрика должны были состояться через две недели. Георгию Николаевичу пора было возвращаться в Нидернхаузен: оплатить счета и прочитать корреспонденцию. Записать интервью нам не удалось ввиду всех обстоятельств, и мы договорились, что он приедет опять.
* * *
Он прилетел через несколько месяцев во время «недели чтения», когда студенты должны работать самостоятельно и у меня нет занятий. Арнольд притащил из университета большой хороший магнитофон, и на следующее утро мы приступили к работе. Я беспокоилась, но оказалось, что Георгий Николаевич очень хорошо чувствовал себя перед микрофоном. Он охотно отвечал на мои вопросы, и было видно, что воспоминать ему приятно и интересно. Время от времени мы делали перерывы, пили чай, ходили на длинные прогулки, и, вернувшись или поздним вечером, я старалась поточнее записать то, что он мне по дороге рассказал.
У нас часто собирались друзья, и я помню вечер, когда вокруг стола сидели Игорь Голомшток с Флорой и писатель Зиновий Зиник со своей милой и чрезвычайно толковой женой Ниной. Голомшток и Зиник вместе работали на BBC и прекрасно относились друг к другу. Поговорили о современной литературе, об издательствах, тиражах и планах каждого. В компании Георгий Николаевич был склонен скорее слушать, чем говорить. Зиновий с его острейшим и прелестным чувством юмора очень любил, по крайней мере, в нашем доме, играть роль «agent provocateur». Окинув взглядом поле битвы, он моментально оценил пристрастия присутствующих и заговорил о Льве Николаевиче Толстом. Мы сразу поняли, почему. Игорь Наумович Голомшток – человек редкостного очарования и глубочайшего ума, с настоящими прорывами в гениальность, был в то же время, как говорят англичане, «opinionated» – обладателем неожиданных, сильных и иногда абсурдных «мнений». Например, он терпеть не мог Льва Николаевича Толстого. Его невероятно раздражало «морализаторство» классика, и к тому же он придерживался твердого убеждения, что Толстой – «плохо писал». Маленькую скидку получала только «Анна Каренина», за которой Игорь признавал некоторые литературные достоинства, но в целом – «плохой писатель». Эффект был полным. Георгий Николаевич потерял дар речи, глаза его сделались больше очков, которые он иногда надевал для чтения, и он только переспросил: «Толстой?!» «Толстой, Толстой!» – упрямо подтвердил Игорь. Зиновий наслаждался, но долго почивать на лаврах не собирался. «А кто, по-вашему, самый лучший писатель?» – спросил он Игоря. «Диккенс!» – не раздумывая, ответил англофил Голомшток. С этим трудно было поспорить. «Ну хорошо, – продолжал Зиновий, – а из русских?» – «Достоевский». И тут Зиновий нашел ход, поставив вопрос так: «А как вы думаете, кто лучше писатель, Достоевский или Агата Кристи?» Тут мы все подскочили. «Зиник, – произнес Игорь в изумлении, – ну что вы несете?» – «Почему, – невозмутимо пояснил Зиновий, – решает читатель. Кого больше читают, Достоевского или Агату Кристи? Агату Кристи читают несравнимо больше, значит, она – лучше писатель!» Шум поднялся невообразимый. Все, включая Георгия Николаевича и даже Арнольда, наперебой убеждали сохраняющего серьезный вид, но иногда все-таки хмыкающего Зиновия, что он не прав… Под конец он дал себя «убедить». Все это было очень смешно, весело, и водки было выпито куда больше обычного…
Когда гости ушли, в кухне, где я ставила в машину посуду, внезапно появился Георгий Николаевич. Усевшись на стул, он в теплом подпитии рассуждал: «Нужно поговорить с Гольдманом и переезжать в Лондон. Удивительные вещи я тут узнаю. Короли на казнь пешком ходят, лебеди все – королевские, с Минотавром мы разобрались… А тут еще Толстой – “плохой писатель”, а Агата Кристи лучше Достоевского! – И, помолчав, с легкой грустью добавил: – А эта квартира вашего родственника, покрывало Наполеона с острова Святой Елены! Английский аристократ, погибший от любви, – подумайте только…» Это было далеко не последнее упоминание нашей драмы, которая оказала на него сильнейшее впечатление. Прощаясь на ночь, он неожиданно обнял меня и сказал с огромной теплотой: «Спасибо вам, – и добавил: – Когда Лева Копелев был жив, мы с Наташей очень любили к ним ездить. Там был настоящий семейный дом, как у вас». Я была очень рада, что ему хорошо с нами.
Несмотря на разногласия по поводу Толстого, Игорь и Георгий Николаевич очень тянулись друг к другу, и в последний вечер мы вместе ужинали в пабе «Шерлок Холмс» недалеко от Стрэнда, в доме, где якобы жил бессмертный детектив.
* * *
Через несколько месяцев Владимов приехал к нам еще раз. За ужином он рассказал смешную историю. Георгий Николаевич очень увлекался всем, что связано с компьютерами. И купил себе программу перевода. И вот он запустил в программу целый роман «Генерал и его армия» и: «…пошел чистить картошку. Пока она кипела, роман перевелся. Ну хорошо, – думаю, – английского-то я не знаю, как он там переведен? Я запустил перевод назад на русский. Пока обедал, перевод был готов. Я посмотрел и совершенно не понял, что это за текст…»
Мы еще кое-что записали и уточнили «биографию в датах» – хронологию его жизни. Когда погода была хорошей, мы гуляли, сходили в Вестминстерское аббатство и Британский музей, где замечательная выставка ассирийских рельефов и греческие залы произвели на него очень большое впечатление.
Он рассказал, что начал писать автобиографическую трилогию. Каждая часть должна была концентрироваться вокруг одного из трех дней, которые «ломали» и на годы определяли его жизнь: поход к опальному Зощенко в 1946 году; отъезд в эмиграцию в 1983-м и суд с НТС 1987-м. Только первая неоконченная повесть о походе к Зощенко «Долог путь до Типперэри» опубликована уже после его смерти.
* * *
В конце 2000 года Георгий Николаевич сказал мне по телефону, что он обвенчался с Евгенией Алексеевной Сабельниковой, жившей в Германии в соседнем городке. Я искренне поздравила его. Я была очень рада, что он больше не один и есть кому о нем позаботиться. Они приехали следующей весной. У Жени в одном из частных лондонских университетов училась очень милая и воспитанная дочь, которая несколько раз приходила к нам на ужин.
Оказалось, что в тот год Британский Совет пригласил Владимова как лауреата российского Букера на ужин с английскими букеровскими лауреатами. Лауреатом 2001-го стал Питер