Игрушка судьбы - Клиффорд Саймак

— Трудно сказать, — пожал плечами капитан. — Может, просто ради того, чтобы что-то делать, — нечто вроде хобби. Но я вам не все сказал. Лучшие камни он оставляет себе. Некоторые из них обрабатывает. У него есть один потрясающий жадеит — чистейшей воды. Он один стоит целое состояние. Он его отлично обработал. Но не желает с ним расставаться ни за какие коврижки. Заявил, что камень не его, не ему принадлежит.

— А чей же он может бить?

Капитан покачал головой.

— Понятия не имею. Может, и никому. Просто у него такая манера разговаривать. Одному Богу известно, что у него на уме. Он очень странный — самолюбивый, замкнутый, старомодный какой-то, будто из другого времени, не из нашего. Самое смешное, что я, убей бог, не смогу вам объяснить толком, отчего у меня сложилось такое впечатление. Не то чтобы он что-то такое необычное делал, как-то не так вел себя или как-то не так говорил, просто у меня такое ощущение. Вот я говорю вам, что он странный, даже перечисляю кое-какие из его странностей, но из чего они следуют… — Капитан развел руками.

— Похоже, вы все-таки близкие друзья. То есть вы много о нем знаете.

— Нет, не друзья. У него нет близких друзей. Он человек очень симпатичный во многом, но на Харизме он ни с кем не общается. Не могу и не хочу сказать, что он всех презирает, или ненавидит, или избегает, но общения явно не жаждет. Я ни разу не встречал его в баре Дома Людей, в поселке он появляется крайне редко. У него есть полуразвалившийся автомобиль, жуткая колымага — как он только ухитряется на ней ездить, я все время поражаюсь. Купил эту развалюху у кого-то в поселке. Ездит на ней куда-то, всегда один. Когда отправляется за камнями, машиной не пользуется. Пешком ходит. Как будто ему ничего на свете не нужно, кроме одного — бродить в одиночку по лесам и сидеть бобылем в своей хижине. А в хижине я у него однажды удосужился побывать — вот тогда-то я убедился в его мастерстве ювелира. Он меня, правда, не приглашал, я сам явился, но он вроде бы даже рад был моему приходу. Был вполне гостеприимен. Посидели у очага, поболтали о том о сем, но мне порой казалось, что он где-то далеко, в каком-то другом пространстве, и что он забыл о моем присутствии. Вроде бы говорил со мной, а сам в то же время слушал еще кого-то и с кем-то еще говорил. И опять—таки не могу вам ни объяснить, как это происходило, ни доказать. Когда я уходил, он сказал, что был рад моему приходу, но еще раз зайти не пригласил, и я больше у него не был. Сильно сомневаюсь, что решусь еще зайти к нему.

— Вот вы сказали, — напомнил Теннисон, — что он не бывает в баре Дома Людей. А другие любят там собираться?

— Ну конечно, — ответил капитан. — У чужаков, наверное, есть другие места, но люди собираются именно там. И ни один чужак, смею вас уверить, туда не сунется.

— А люди из Ватикана ходят туда?

— Из Ватикана? Вообще я как-то внимания не обращал. Дайте припомнить. Пожалуй, нет. Нет, не ходят. Они не слишком разгуливают, эти, из Ватикана, — и люди, и роботы. Такое впечатление, что они не очень-то общаются с людьми из поселка. Их немного в Ватикане, и они все держатся вместе. У большинства людей из поселка работа так или иначе связана с Ватиканом — может, и не штатная, но там все вертится вокруг Ватикана. Если уж на то пошло, то можно сказать, что Харизма и есть Ватикан. В поселке живут несколько чужаков. Они общаются с паломниками. А паломники — практически все до единого — инопланетяне. И мне не приходилось возить ни одного паломника-человека. Да и вообще люди туда почти не летают. В прошлый раз был один пассажир-человек, но он не был паломником. Он был врачом. Похоже, в последнее время мне везет на врачей.

— Не совсем понял, — прищурился Теннисон.

— Ну, тот, предыдущий доктор, он летел на работу в Ватикан. Фамилия его была Андерсон, молодой парень, нахальный такой, щеголь. Со мной не слишком церемонился, но я старался с ним не ссориться. Он мне не очень нравился, но я старался быть с ним вежливым, благо он обременял меня недолго. Он должен был сменить старого дока — Истон была его фамилия, он много лет работал в Ватикане, людей лечил, естественно. Роботам доктора ни к чему, это понятно. А может, у них тоже есть кто-то вроде врача, я не знаю. В общем, Истон помер, и Андерсон летел, чтобы занять его место, поскольку больше докторов в Ватикане не осталось. Ватикан еще до смерти Истона несколько лет подряд искал врача, роботы же понимали, что Истон — человек немолодой, долго не протянет. А соблазнить работой на Харизме врача, да и вообще кого бы то ни было, трудновато. Но как бы то ни было, где-то нашли этого молокососа, и через несколько месяцев после смерти старого дока я его доставил в Ватикан и теперь страшно рад, что избавился от него. Так что считайте, что это единственный сотрудник Ватикана, летавший когда—либо на моем корабле. Они вообще не летают — ни туда, ни обратно.

— Все-таки интересно, — задумчиво проговорила Джилл, — что все паломники — инопланетяне. Ведь, судя по всему, этот Ватикан должен быть сориентирован на человеческие представления о религии. Заправляют там роботы, а они по большому счету — суррогатные люди. Ну и терминология сама — «Ватикан», «Папа». Это же напрямую взято с Земли. Может быть, все-таки это действительно нечто вроде искаженного христианства?

— Не исключено, — сказал капитан, — Я, честно говоря, никогда не интересовался. Может быть, в основе и христианство, только на него накручено, наверчено бог знает сколько инопланетянских культов и верований, и все это приправлено представлениями роботов о религии людей.

— Пусть так, — согласилась Джилл, — Но все равно должны же быть паломники-люди, хоть какой-то интерес со стороны людей, за пределами Проекта, я хочу сказать.

— Может, и не должно быть никакого интереса, — высказал предположение Теннисон, — Люди, покинувшие Древнюю Землю много тысячелетий назад, заодно покинули и христианство, оставили его на Земле. Но как бы ни перепуталось у них в голове, как бы сильно ни повлияли на них любые другие культы, все равно что-то должно остаться в памяти, в душе — некое инстинктивное чувство, тяга к религии предков. Если в религии Ватикана есть элемент ереси, люди могли это уловить, почувствовать и отказаться от такой религии, решить, что она им ни к чему.

— Согласен, — кивнул капитан, — А чужаки, не имея возможности судить о христианстве, могли найти в нем что-то привлекательное, и не важно, истинно оно или переврано. Вообще, у меня сильное подозрение, что весь Проект очень зависит от материальной поддержки инопланетян. Некоторые из них просто сказочно богаты — настоящие денежные мешки. От них прямо-таки пахнет деньгами. Правда, другие запахи сильнее.

— Я опять спросила вас про планету, — напомнила Джилл, — и вы мне опять толком не ответили. Снова мы перескочили на другое.

— Как я уже сказал, она земного типа. Хотя небольшие отличия есть. Ватикан — единственное поселение. Вся остальная поверхность — нетронутая природа, похоже, там и карты до сих пор никто не удосужился составить. Пару раз облетели вокруг планеты на исследовательском катере, и все. Само по себе наличие единственного поселения на колонизированной планете — явление не уникальное. На многих пограничных планетах существует один-единственный поселок, рядом с космопортом. И планета, и поселение, как правило, называются одинаково. Ну, взять Гастру, к примеру. То же самое и на Харизме. Самое главное, что о планете никто толком ничего не знает; кроме Декера, никто носа не высовывает из поселка. А Декер, я думаю, далеко в горы забирался. Гастра, конечно, исследована получше. Но и там полно необработанной и неизученной земли. На Харизме, похоже, нет туземной разумной жизни, но это не более чем предположение. Просто ее там никто не искал, а она там, может быть, есть, только хорошо прячется. Там есть травоядные животные и хищники, которые питаются травоядными. Некоторые из хищников, если верить болтовне в колонии, очень страшные. Я как-то спросил Декера про них, но он мне ничего не ответил. А я больше не спрашивал. Ну а вы, — обратился капитан к Теннисону, — долго прожили на Гастре?