Маршал Малиновский - Борис Соколов

Для чего это делалось? Для того, чтобы только заместителем назначили, его по голове щелк, чтобы знал сверчок свой шесток, чтобы знал, как вести себя в присутствии министра.

Я работаю вот уже второй год с тов. Жуковым, много вопросов провел, говорил, что заблудились в некоторых местах в корпусе и армии. Ликвидировали корпуса, сделали армию без корпусного деления. Вообще организм Вооруженных Сил очень сложный организм, он не такой простой, как иногда некоторым людям кажется, что ничего мудреного нет, сел на белого коня, шашку поднял, “за мной” и все. Я не согласен был с ликвидацией корпусной системы и протестовал против этого дела даже до назначения в министерство. Тов. Жуков знал об этом, потому что я в одном разговоре с ним защищал корпусную систему, а он мне говорил, что глупо защищать ее. Я говорю, что все-таки корпусная система — такая вещь, которую нельзя выбросить, потому что в начале войны выбросили, а в процессе войны вынуждены были восстановить. Жуков говорит: “Давай проведем игру, я буду командовать армией без корпусной системы, а ты покомандуй с корпусной системой против меня. Посмотрим, кто кому накладет”. Я говорю: “Конечно, на игре вы, безусловно, накладете мне, потому что посредники будут играть на вашей стороне (смех), а на войне вы мне не накладете с армией без корпусной системы…” Но все-таки решено. Об этом говорили командующие, когда с этой трибуны выступали. Я еще был на Дальнем Востоке, когда Президиум ЦК заслушивал командующих. Был такой момент.

Решено было все-таки ликвидировать корпусную систему. Кое-где мы сохранили, там, где настолько было очевидно, что нельзя было обходиться без нее, она сохранилась, эта корпусная система. Это дает вывод, что сохранилась и всегда может быть умножена и увеличена, когда нужно будет для армии. А армия наша, а было поручено нашему штабу сухопутных войск все-таки это дело, идет не о личности Жукова, а о вооруженных силах, вертелись, крутились, нюхали и сумели создать такую армию, которая, если можно так выразиться, является большим армейским корпусом, вполне пригодным и боеспособным. Если нужно будет, увеличим число корпусных управлений. Так что здесь страхоты большой и тревоги не может быть. Но как иначе можно было сделать? Мы испытывали неудобства в своей работе, над нами довлела свинцовая рука и характер Жукова. Почему мы не бунтовали и почему я лично, зная Никиту Сергеевича, никогда к нему не приходил и не говорил об этом? Я знал, что у Никиты Сергеевича много вопросов и лезть со своими личными обидами считал неудобно. Я думал так: когда будет нужно, Никита Сергеевич всегда может мне позвонить и вызвать.

Но дело, товарищи, идет как раз не в этом направлении. Жуков все возвеличивается, все прославляется: переводится из кандидатов в члены ЦК, из членов ЦК в кандидаты Президиума ЦК нашей партии, потом в члены Президиума ЦК. Дело Берия, дело с антипартийной группой — все это, так сказать, идет на прославление, на укрепление роли и влияния т. Жукова. Я лично скажу, что думал так — а может быть, это надо и для большой политики, кто его знает. “Друг”, пускай в кавычках, Эйзенхауэра. Может быть, это надо использовать. Политика ведь очень сложное дело. (Оживление в зале.) Я думал так: потерпим. Но я верил, глубоко верил, что долго это продолжаться не будет, что ЦК вмешается в это дело и вскроет эту болячку.

Жуков, конечно, очень сильный человек, очень одаренный человек. Я прямо скажу — малообразованный, но одаренность покрывает недостатки в его образовании. Это сильный характер. Полезный человек. Большое дело сделал на войне, и я его уважаю за это и буду уважать за то, что он сделал для Родины. Но нужно нам всем знать, простите за такое, может быть, грубое сравнение, но бывает так, я много в детстве батрачил, работал с лошадьми, бывает так, что хороший конь, — а как-то Сталин назвал Черчилля: это хороший старый конь Англии, — так вот, может быть, это даже не конь, а хороший жеребец, и если его заложить в упряжку, он очень тяжелую поклажу может везти. Но этот жеребец с большим норовом. Если вожжи хорошо натянуты, он чувствует над собой сильного седока, он полезен. Но когда этот жеребец начнет рвать повод, вырываться, нестись с помутневшими глазами вперед, у нас это может вызвать опасение: а куда этот жеребец занесет нашу государственную колесницу. (Оживление в зале.)

Поэтому вовремя почувствовал Президиум Центрального Комитета, что вожжи лопаются, что он может вырваться на свободу и куда он тогда понесет — не известно.

Что же, товарищи, было убедительного в том, чтобы так обсуждать нам поведение тов. Жукова? Во время первого перерыва я слышал мельком краем уха от некоторых, что нет убедительных фактов, что неясно вроде, ошеломительно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты. Я здесь впервые видел тов. Жукова в такой человеческо-ангельской позе, в какой он был на трибуне, в какой я здесь его увидел.

Он говорил — были ошибки, но мне никто никогда не указывал на эти ошибки. А я не чувствовал этих ошибок, я не подмечал этих ошибок. В противном случае я их поправил бы.

Хорошо. Давайте пойдемте по этой линии. Что значит, если большой руководитель в нашей партии, каким является член Президиума ЦК партии, не чувствует, не подмечает своих ошибок? Что это за политик? Нам нужны такие политики? Куда нас может привести такой политик, который сам не чувствует, куда он идет?

Ведь это полнейшее отсутствие всякой партийной и политической зрелости. Такой политик может идти, не зная, куда он идет.

Но я сомневаюсь в том, что он не знал, куда он шел.

Поэтому очень убедительный факт, что нам такие политики не нужны.

Мы — партийные люди, члены нашей великой партии, обязаны быть политиками, обязаны знать политику. Мы обязаны всю свою работу и все свое поведение строить, исходя из политики.

Политика — это очень жестокая вещь. Политика сама никогда не прощает политических ошибок. Мы с вами можем простить, но политика этого не простит. А раз мы, члены партии, являемся политиками, то и мы не можем этого простить.

Другие факты, которые мне стали известны буквально только сейчас.

Я чистосердечно работал и помогал Жукову, невзирая на все трудности положения.

Но такое положение, когда, докладывая перед Президиумом ЦК, в одном месте он говорит — мы слабы и нас разобьют, если нам не прибавят денег, а в другом месте через некоторое время говорит — мы сильнее всех, разобьем всех, чего нам бояться открыть небо перед американцами? Пускай летают, смотрят на нашу страну и мы посмотрим, так как мы сильнее, мы их разобьем.

Это не политика!

Такое может быть только в американском конгрессе, где всегда каждый занимает позицию в зависимости от конъюнктуры.

А мы в своем родном советском государстве не можем шантажировать наше руководство тем, что когда нам надо дать — мы слабы, а в другом месте — мы сильны, надо открыть небо перед американцами, — это нечестная политика. Это большой факт!

ХРУЩЕВ. Правильно.

МАЛИНОВСКИЙ. Ликвидация Военного совета при Совете Обороны — это, конечно, факт, который отгораживает руководящий состав нашей армии и флота от Центрального Комитета. Всегда бывает очень приятно нашим командующим округов, армий, флотов, когда они чувствуют живой контакт со своим Центральным Комитетом, когда они могут сказать правдивое слово Центральному Комитету, сказать о своих нуждах, думах и получить известные указания Центрального Комитета, которые необходимы им как воздух для того, чтобы можно [было] плодотворно трудиться.