Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

После случившегося Барух прятался за городом, жил там в глуши, точно бродячий пес, опасаясь, что папская стража начнет за ним охотиться. Когда рана начала гноиться, он развел костер, сунул в огонь заостренную деревянную палку и проткнул ею гнойник. Огонь уже спас его один раз, когда ему пришлось прижечь рану на горле, и поэтому Шимон подумал, что и с ногой сработает не хуже. Так и получилось.

Тем не менее, когда Шимон долго ходил, бедро начинало болеть, к тому же он заметил, что хромает. Сейчас Барух чем-то напоминал себе бездомного кота – такие часто встречались на улицах Рима, с испещренной шрамами шкуркой и рваными ушами, они грелись на солнышке в руинах римского ипподрома.

Шимон вышел из дома. Сейчас было худшее время дня. Ему удавалось отгонять от себя все дурные мысли, но в этот час его неотступно преследовали воспоминания об Эстер: вот он сидит в кресле и слушает ее рассказы, а она греет им ужин, ставя горшок к огню в камине.

Барух спустился на улицу. Он бесцельно бродил по округе, изо всех сил стараясь избавиться от мыслей о своей величайшей утрате, о доме, где царил мир и покой, о месте, где можно было остаться навсегда.

С тех пор как он оставил Эстер, его ненависть к Меркурио разгоралась все сильнее. В конце концов, этот юнец лишил его прежней жизни. И в то же время не позволил ему обрести надежду на жизнь новую, жизнь с Эстер.

«Ты не обретешь покой, пока не найдешь этого проклятого мальчишку и не заставишь его заплатить за все случившееся».

Раздираемый этой ненавистью на части, Шимон и сам не заметил, как очутился на огромной площади, вдруг возникшей перед ним словно из ниоткуда. Впереди возвышалась базилика и высокая башня, справа мерно текли воды бесконечного, казалось, Гранд-канала.

Шимон стоял на площади Сан-Марко.

Здесь царили открытые просторы, ничто не застило горизонт.

Перед одной из колонн толпились люди, и Барух с любопытством направился к ним. У колонны стоял полуголый мужчина. В его глазах полыхал ужас, руки и ноги были привязаны к четырем лошадям. Кони волновались, на губах у них проступила пена.

– Содомит! – завопила какая-то женщина.

Палач щелкнул кнутом, и лошади дернулись врассыпную. Мужчина завопил, его руки и ноги неестественно растянулись, послышался хруст ломающихся костей, треск рвущихся сухожилий. Последний крик сорвался с губ несчастного, бездыханное тело повисло на веревках. Палач перерубил плечевые суставы, и лошади оторвали руки от тела. На мостовую хлынула кровь. Ноги еще держались на теле, и топор обрушился на тазобедренные суставы. Ноги приговоренного к казни оторвались от туловища, внутренности вывалились на землю.

Пахло кровью и страхом, а толпа вокруг покачивалась взад-вперед, точно слившись в единое тело. Шимона опьянило величие этого исполненного жестокости зрелища.

«Ну что ж, пришло время разобраться с тобой, Меркурио», – думал Шимон, глядя, как парят над площадью вспугнутые криками голуби. Стая воронов слетелась на кровавые останки, и Баруху эти черные птицы, провозвестники несчастья, показались знамением, сулившим ему удачу.

Он принюхался, словно охотничий пес. Точно почуял добычу.

– Что ты там учинил с моим отцом? – спросила Джудитта, прижимаясь к теплому боку Меркурио. В их тайном уголке на голубятне было довольно холодно. – Он уже второй день ругается и все ворчит, мол, здорово ты обвел его вокруг пальца.

– Да, было дело, – рассмеялся юноша. – Он пошел у меня на поводу, будто дитя малое. Уж я его разыграл так разыграл.

– Так что же ты все-таки натворил?

– Я подарил ему больницу.

– Больницу?

– Да, – гордо заявил Меркурио. – В конце концов, он ведь отец моей любимой женщины, верно?

Джудитта тихонько рассмеялась.

– Думаю, ты осознаешь, что все это отдает безумием, да?

– А ты знаешь, что эта больница находится в Местре? – Меркурио отстранился и заглянул ей в глаза. – Ты понимаешь, что это значит?

– Нет…

– Твой отец рано или поздно примет предложение Анны и остановится у нее дома.

– Но нам нельзя ночевать за стенами Ге…

– Вот видишь, ты такая же несообразительная, как и твой отец, – рассмеялся Меркурио.

Джудитта надула губки, притворяясь обиженной.

Увидев ее личико, юноша рассмеялся еще веселее.

– Я же сказал, больница в Местре. Ты понимаешь?

– Нет.

– Ты должна оставаться в Гетто Нуово, только если живешь в Венеции. В Местре Гетто Нуово нет, там никого не запирают на ночь. Там ты можешь спать, где тебе вздумается. Все, что тебе нужно, – это переехать туда.

– Правда? А куда? Ну же, говори!

– О боже, как же ты не поймешь? – Меркурио улыбался до ушей. – Анна уже предложила твоему отцу комнату, чтобы он круглые сутки мог находиться рядом с больницей. И для тебя комната в ее доме найдется. В моем доме! – Он обнял девушку и погладил ее по голове. – Что такое? Ты не хочешь жить со мной под одной крышей?

Джудитта ошеломленно уставилась на него.

– Мой отец этого никогда не допустит. – Она печально покачала головой.

– Это мы еще посмотрим. – Встав с лежанки, он обвел взглядом голубятню и потянулся. – Если мы не начнем спать в нормальной постели, то состаримся раньше времени и заболеем от этого холода.

Джудитта захихикала.

– Сегодня я заработал еще девятнадцать золотых, – сказал Меркурио. – Вскоре у меня будет достаточно денег, чтобы починить корабль Жуана. И тогда я увезу тебя отсюда.

Джудитта озабоченно посмотрела на него. С каждым днем она все больше привязывалась к нему. И это чувство было настолько сильным, что Джудитте казалось, будто теперь она принадлежит только Меркурио. Поэтому она написала письмо отцу и все время перечитывала его. Девушка знала, что вскоре эту бумагу нужно будет передать Исааку. Письмо, в котором она говорила о своем ужаснейшем горе. И пронзительной радости.

– Как твоя лавка? – спросил у нее Меркурио. – Я видел, у тебя много покупательниц.

Лицо Джудитты просветлело.

– Да, – гордо ответила она. – Мои платья нравятся людям. Мы продаем больше, чем можем сшить. И у нас есть покупательницы из дворянства. Это… Это…

– Успех, – подсказал Меркурио.

– Да, успех, – рассмеялась Джудитта.

– Куда бы мы ни уехали, там ты сможешь опять открыть свой магазинчик, обещаю тебе! – Меркурио торжественно приложил ладонь к груди. – И я не допущу, чтобы наши двенадцать детей отвлекали тебя от лавки. Ты заработаешь груды золота! – Он принялся одеваться.

– А ты чем будешь заниматься? – улыбнулась Джудитта.

– Ну, я буду сидеть дома и следить, чтобы хорошенькая нянечка, работу которой мы сможем оплачивать благодаря твоим неслыханным доходам, тщательно вытирала малышам попки. Еще я буду проверять, готовит ли наша кухарка – конечно же, тоже молодая и хорошенькая – лучшее кошерное мясо. И, разумеется, я каждый день буду проводить пальцем по полу, чтобы удостовериться, хорошо ли убрала наша служанка – а она будет еще моложе и красивее нянечки и кухарки.