Избави нас от зла - Том Холланд

кровь и застонала, откинув назад голову. Ее жарко горевшие глаза были полузакрыты. Она так крепко прижалась ко мне, что я споткнулся и упал. Я засмеялся и снова сжал ей запястье, поднялся и опять подхватил на руки. Я поднялся по лестнице, потом пошел по коридору, нашел открытую дверь и внес Миледи в комнату. Там не было кровати, но всюду на полу были разбросаны подушки, пользоваться которыми Миледи всегда любила. Дверь на балкон была распахнута в летнюю ночь. Я положил Миледи на подушки у самого края балкона.

— Нет, — услышал я тихий стон.

Потом она снова поцеловала меня. Я стал целовать ее шею, потом опустился ниже и, разорвав лиф платья, обнажил безупречные округлости ее грудей. Миледи вся дрожала, пока я стягивал платье с ее плеч и высвобождал из рукавов руки. Потом моя рука стала забираться под ее нижние юбки. Мышцы бедер Миледи снова мгновенно напряглись.

— Нет, — внезапно сказала она, — нет, Ловелас, еще нет.

Она поспешно приподнялась, потом натянула на себя платье, чтобы спрятать обнаженные груди.

— Ну, милорд… — Ловелас хмыкнул и пожал плечами. — Что я должен был думать? Конечно, я смотрел на нее в крайнем удивлении, а мои руки оставались там же, где и были: на округлостях ее бедер. Потом я спросил ее, очень холодно, каким таким целомудренным сокровищем она продолжает, по ее глубокому убеждению, владеть. Миледи не ответила, но рассмеялась смехом отчаяния и пожала своими грациозными плечиками. Тем временем я еще немного поводил руками по ее бедрам, а потом сказал ей, что вряд ли ей стоило становиться таким, как она, существом, так расцвести на крови и смертном грехе, чтобы разыгрывать из себя недотрогу, позволяющую мужчине все, что угодно, кроме совокупления.

— И что же она ответила на столь красноречивую жалобу? — спросил лорд Рочестер.

— Потребовала, чтобы я немедленно убрал руки с ее бедер.

— И вы подчинились?

— Я джентльмен, милорд, поэтому подчинился, но неохотно.

— А потом?

Она напомнила о моем обещании поделиться с ней обретенной мною властью. Я сверлил ее взглядом, чувствуя, что еще больше сбит с толку.

— Как пожелаете, — холодно согласился я. — Я предпочитаю, Миледи, быть верным своим обетам.

Я схватил ее за волосы и потянулся за мешком, потом развязал его и подтащил поближе, чтобы голова Миледи оказалась над ним, чтобы она смогла лучше разглядеть его содержимое. Она сделала глубокий вдох, потом закрыла глаза.

— Мне никогда не приходилось вдыхать такое ядовитое зловоние, — заговорила она наконец. — Что я должна сделать? Присосаться к ранам этой дохлой твари?

— Лучше вам ничего не делать, — ответил я. — Этот вкус может принести вам смерть.

Она нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Расскажите мне, чего вы хотите, и я сделаю это для вас.

— Нет, — возразила она, внезапно улыбнувшись какой-то покорной улыбкой обреченного человека. — Нет, это невозможно.

— Уверяю вас, если вы желаете испытать безграничную власть, то это ваш единственный шанс. Понюхайте еще раз.

Я подтолкнул мешок еще ближе к Миледи, потом рассказал ей о том, как краснокожий попробовал содержимое мешка на вкус и чудом остался жив.

Миледи отвернулась, ее лицо было маской страдания. Она долго вглядывалась в ночь, а я — несмотря на охватившее меня огорчение и гнев, — глядя на неподвижный профиль, думал о том, как она мила даже в печали. Я прикоснулся к ее руке, на этот раз нежно.

— В чем дело? — шепотом спросил я. — В чем вы так сильно нуждаетесь?

Она не пожелала встретиться со мной взглядом.

— Я надеялась, — пробормотала она, — что та книга поможет мне так, чтобы вы никогда не узнали об этом.

— Книга уничтожена.

Миледи рассмеялась с горькой иронией.

— В самом деле? — переспросила она, повернувшись наконец ко мне лицом. — Вы знаете, почему я предала вас? Почему я так и не рассказала вам о своем соглашении с Маркизой?

Эти вопросы не вызвали у меня удивления.

— Да, знаю. Лайтборн рассказал мне.

— Но, могу поклясться, не все.

У меня возникло ощущение, будто по моей спине провели холодным как лед пальцем.

— Что вы имеете в виду?

На ее лице снова появилась та же пугливая улыбка.

— Видите ли, я верила в хваленые чудеса Маркизы, верила и полагалась на них, когда она заявила, что овладеет таинственной властью книги. Потому что, Ловелас, я уже выяснила, что не в состоянии овладеть этим сама.

Я удивленно посмотрел на нее.

— Вам уже было это известно?

Она неохотно кивнула.

— И уже много лет. С того самого случая в Мортлейке, когда я спасла Лайтборну жизнь.

На мгновение она замолчала и с отсутствующим видом провела пальцами по округлостям своих грудей.

— Я уже рассказывала вам о том, как Лайтборн забрал меня из борделя, чтобы использовать в качестве актрисы в представлениях своего театра масок. В основном это правда. И все же, милый Ловелас, я рассказала не все.

Ловелас замолчал. Его собственная улыбка тоже вдруг стала кривой и странной.

— Естественно, — продолжил он свой рассказ, — я попросил ее поделиться со мной утаенной правдой. Она ответила, что играла также и на сцене, что Лайтборн писал не только для театра масок, но еще и сочинял пьесы.

Ловелас снова замолчал и некоторое время искоса изучал лицо лорда Рочестера.

— Он выбрал ее для труппы актеров, актеров, милорд, а вовсе не актрис.

Словно у змеи, выходящей из дремотного состояния в жаркий день, губы лорда Рочестера едва заметно дернулись и зашевелились.

— Простите? — переспросил он, демонстрируя предельную учтивость.

— Вы прекрасно слышали, милорд, то, что я сказал.

Внезапно лорд Рочестер разразился смехом.

— Конечно, — зашептал он, сопровождая свои слова насмешливым шипением. — Тогда не было актрис, ни одной женщине не позволялось играть на сцене. Их не было там вплоть до правления нашего любвеобильного монарха. Конечно. Конечно!

Он снова залился смехом, и чем дольше не отводил взгляд от лица Ловеласа, тем безудержнее веселился, пока по его дряблым, морщинистым щекам не потекли слезы. Ловелас же откинулся на спину кресла и делал вид, что внимательно изучает свои ногти.

— Я рад, милорд, — тихо заговорил он наконец, — что ухудшение здоровья не сказалось на вашем врожденном чувстве юмора.

Лорд Рочестер ухмыльнулся.

— Не сами ли вы не смогли отказать мне в простом удовольствии посмеяться над вами, Ловелас, и вволю поиздеваться? Правда, этот анекдот мог бы оказаться еще забавнее. Будь я на вашем месте, скорее предпочел бы возлюбленную, которая оказалась мальчиком, чем пошел по стопам тех идиотов, которые доводят дело до того, что делают дам своего сердца женами без проверки. Ваше заблуждение, по крайне мере, менее вопиющее,