Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж

Поэтому Дама Ит удостоилась чести быть помазанной не муффием, а делегацией кардиналов и викариев, которые вовсе не рвались за честью и привилегией присутствовать на церемонии. Однако священнослужители и придворные достаточно контролировали свою автопсихозащиту, чтобы скрыть недовольство. Они заставляли себя держать лицо в течение всех долгих часов коронации, тем более что дело могло обернуться пребендами или видными должностями, а вчерашняя вражда могла легко превратиться в основы будущего близкого сотрудничества (этого было достаточно, чтобы не постоять за такой ценой).

Очень мало кого из сиракузян тронула полная трансляция по ПГ, Планетарному Головидению. Приход к власти уродливой старухи, превращенной микростазией в карлицу, напоминал им о жестоком крахе их планеты. Во времена создания Конфедерации Нафлина Сиракуза была королевой искусств, моды и вкуса, светом, который сиял в просторах космоса и которым восхищались паритоли. Она господствовала над вселенной в течение двадцати лет правления Империи Ангов, и, хотя эту гегемонию сделал возможной только союз со скаитами Гипонероса, существами-нелюдями, она наполняла гордостью сердца жителей планеты. Уход скаитов порадовал их, раздвинув границы свободы, но теперь, когда они осознали последствия этого исчезновения, о нем пожалели. Им виделось, что Сиракуза медленно погружается в бесконечную ночь, что ее огни медленно затухают, как гаснут сенсорные светошары в конце вечеринки, и не Даме Ит, этому кургузому зеркалу, в котором они не желали себя признавать, дано в ближайшем будущем воспламенить их вновь.

*

Одиннадцать членов индисского дэва теперь освоили мысленные путешествия и легко переносились на любые континенты Матери-Земли, которую Гэ упорно звала просто Землей[21].

Она полностью оправилась от солнечного удара, но Фрасист каждый день рисовал на ее теле индисские графемы, пытаясь, по его словам, укрепить ее иммунную систему. Гэ подозревала, что на самом деле он ухватился за предлог, чтобы уединиться в компании с ней, и потихоньку его в этом поощряла. Вычерчивание символов чаще всего превращались в ласковые поглаживания и она, хотя еще не отдавалась ему, но постепенно раскрывалась, готовясь принять его. Череп Гэ начал покрываться шелковистым пухом — признак того, что ее метаболизм постепенно адаптировался к земным условиям. Когда она прибыла в деревню пилигримов после посвящения антрой, где за три часа освоилась с мгновенным переходом — техникой, которую она сравнивала с крипто-трансом, — ее очаровали золотые волнистые волосы Афикит и Йелли, и гладкие, блестящие и черные Оники и Феникс. Она сразу же пожалела, что сама не одарена этим роскошным нарядом, и сразу же поискала в глазах Фрасиста отражения собственной красоты. Все еще тонкие и редкие волосы, появившиеся на ее голове, свидетельствовали о том, что этот, как она полагала, изъян вскоре восполнится.

Теплый прием, оказанный ей десятью товарищами, вновь согрел ее сердце, позволил преодолеть чувство одиночества и печали. Они упрашивали ее рассказать историю «Эль Гуазера», и она так и сделала с тем большей готовностью, что слова облегчали ее, омывали от грязи ее душу. Она не скрыла ни одной детали, даже самой гнусной, даже самой грубой, потому что присутствовавшие среди ее аудитории дети — Йелль и Тау Фраим (можно было присчитать к ним и Жека, хотя он и вошел в подростковый возраст), казались даже серьезнее, вдумчивее и понятливее, чем взрослые.

Она много путешествовала с Фрасистом по Земле и с восторгом открывала для себя чудеса планеты предков: песчаные пляжи, ревущие волны океанов, заснеженные горы, покрытые льдом полюса, волнистые дюны, травы степей, густые леса, угнетающие пустыни… Этот маленький голубой шар, затерянный в рукаве Млечного Пути, представлял бесконечное разнообразие пейзажей, цветов, огней и настроений. Его красота поражала не только Гэ, но и Фрасиста и других товарищей по дэва. Они притаскивали с собой из своих исследовательских вылазок всяческие предметы: ракушки, куски камней, цветы, фрукты; а вечерами, расположившись вокруг куста безумца, делились друг с другом своими впечатлениями.

Фрасист и Гэ впервые полюбили друг друга в заросших сорняками руинах древнего города (еще одно доказательство земного происхождения звездных народов) — вдохновленные видом с высоты на океан и мягким теплом солнца; их вздохи унесли с собой морской ветер и рокот волн. Фрасист нисколько не раскаивался, что нарушил обет целомудрия, но после того, как чувства были утолены, он положил голову на грудь Гэ и расплакался, как ребенок. Она нежно погладила его по волосам; она не пролила ни слезинки, пока еще нет, но примирилась сама с собой.

Йелль объявила себя защитницей, гувернанткой и наставницей маленького Тау Фраима. Поэтому она решила научить его людскому языку. На первых порах было трудновато, потому что он постоянно высовывал язык и пронзительно шипел, в чем выражались как его раздражение, так его приверженность к рептильным обычаям. Иногда, видя приближающуюся Йелль, он исчезал в кустах с таким проворством, что не оставлял ей ни единого шанса его воротить. Но, будучи по натуре упрямой, она терпеливо выжидала. Голод непременно вытаскивал малыша из убежища, и тогда она, чтобы достичь своих целей, шантажировала его едой — метод сомнительный, но эффективный: Тау Фраим говорил все больше и больше и шипел все меньше и меньше. Однако время от времени он ходил навестить змей, которые вырыли себе гнезда неподалеку от деревни, и проводил послеполуденные часы в их компании.

Оники на Матери-Земли было хорошо. Друзья ее принца были внимательны к ней, особенно Афикит, который взяла ее под свое крыло, в то время как Йелль пыталась удержать Тау Фраима под своим. Никакой щит не заслонял неба, свет падал в изобилии, температура стояла приятная (зимой, как уточнила Афикит, бывает холодно), обильная и разнообразная растительность премило ее окружала, но она испытывала ностальгию по коралловым вершинам. Свист ветра в трубах гигантского органа, ласкающие лучи Ксати Му и Тау Ксир, запах соли океана Гижен — всего этого ей не хватало, как не хватало чувственности контакта кожи с кораллом, глубокой тишины выси. Она корила себя за меланхолию, потому что ее самая заветная мечта — жить вместе с ее принцем — сбылась, и она чувствовала себя не вправе жаловаться.

Шрамы на ее лице и правом боку практически исчезли. Иногда, когда Йелль занималась Тау Фраимом, Шари брал Оники за руку, она закрывала глаза и отправлялась с ним в мысленное путешествие. Антра в ней резонировала, как песня тутталки, как постоянный зов Эфрена; потом она вдыхала знакомый запах, открывала глаза и понимала, что ее принц перенес ее на крышу кораллового щита родного мира, и проникалась любовью к нему еще сильнее.

Сан-Франциско и Феникс приглядели себе льдину на Северном полюсе. Используя лопату и кирку, найденные в деревне паломников, они вырыли глубокий грот, внутри которого попытались восстановить (в доступном масштабе) исчезнувший мир Жер-Залема. Иногда они спали в своей ледяной резиденции и не возвращались в свой деревенский дом до раннего утра. Теперь, с высоты нового опыта, священное слово абина Элиана представлялось им бледным отражением антры, сила невидимости — неполным психокинетическим путешествием, а абиническая цивилизация — жуткой бессмыслицей. Они часами бродили по ледовым просторам, любуясь багровым пламенем заходящего Солнца, белилами лунного света, розовой ясностью зари. Хотя они носили легкую хлопковую или шерстяную одежду и простые сандалии, им не страшен был холод. Время от времени они замечали белых пушистых животных, которые напоминали им диких медвигров Жер-Залема. Говорили они очень мало, им совсем не требовались слова, чтобы наслаждаться друг другом.