Загадка Александра Македонского - Неля Гульчук

– Ты не боишься говорить об этом? Ведь сейчас настали времена, когда об этом даже думать опасно.

– Нет. Ведь и ты пожелаешь смерти тирану, если он будет безнаказанно уничтожать эллинов.

Жрица Паная, задумавшись, стояла перед Таидой, прислонившись, словно дриада, спиной к дереву. Слова гетеры перекликались с ее собственными мыслями. Александр, на которого многие афиняне возлагали большие надежды на преобразование этого несовершенного мира, не изменил его к лучшему. Более того, царь македонцев предал эллинский мир и Афины. Мысли об этом стали источником печали жрицы Панаи. Александр разрушил то, на чем еще держалось доверие к нему в греческих городах: он потребовал от греков воздавать ему отныне божеские почести, как сыну Амона, то есть поклоняться чужому богу, который не значился среди богов Олимпа, и тем самым совершить преступление, караемое во многих полисах смертью. С этим жрица Паная смириться не могла.

Наконец жрица заговорила:

– Я часто думаю о том, что сделал с этим миром Александр. Начавший свой поход под знаменем мести за Элладу, под знаменем ее возрождения, царь забыл о ней, бросил ее. В Азии он понял, что должен совершить нечто более великое, чем мог бы военный вождь эллинов. Теперь он думает о согласии народов. Он принял титул варварского бога, взял в жены азиатку. И потому провозгласил варваров равными грекам.

– Да, Александр уже считает себя богом – общим царем всех народов, – вторила жрице Таида.

Они подошли к скамье, открытой солнечным лучам, и сели.

– Таида, – ласково обратилась жрица к гетере, но в голосе ее чувствовалось беспокойство, – мне не хотелось бы волновать тебя, но твоя жизнь в опасности.

– И кто же угрожает мне? – с достоинством поинтересовалась Таида.

– В Афины возвратился Персей. Его и Смердиса уже видели около твоего дома.

Охваченная смятением Таида посмотрела в глаза жрицы.

– Как бы ты советовала мне поступить?

– Быть осторожной и усилить охрану. Мне кажется, что твой дом кто-то незримо охраняет, потому что Персей, что-то заметив, поспешил скрыться. Он удалился в свое имение на один из островов. Сейчас его нет в Афинах. Но, думаю, это ненадолго.

– Значит, Персей знает, что я жива и сейчас нахожусь в Афинах? – спросила Таида.

– Да.

– А откуда ты знаешь, что он был около моего дома?

– Твоя судьба волнует меня. Будь осторожна, Таида!..

Когда Паная взглянула на Таиду, лицо ее было непреклонным.

– Я знаю лишь одно: необходимо помешать Александру стать тираном в Элладе, – сказала она.

Свежий ветер нес весть о приближении зимы.

Таида неспешно вошла через ворота, распахнутые перед ней услужливым привратником, в свой сад.

Перед деревом, которое она любила и почитала, как самую ценную реликвию в своем доме, стоял мужчина и любовался его необычными, причудливыми формами. Это было древнее дерево, посаженное не менее столетия назад ее славными предками. Лица мужчины не было видно. Он стоял спиной. Заслышав легкие шаги по дорожке сада, мужчина обернулся.

– Лисипп! Ты в Афинах?! – радостно воскликнула Таида.

– Хайре, богиня!.. Я любовался этим деревом. Какой мощный вечный образ! Старое дерево не сдается и тянется к свету, к жизни.

Таида протянула ему руки. Прикоснувшись к ее рукам, скульптор почувствовал, какая у нее гладкая и нежная кожа. Потом Таида улыбнулась ему, и Лисипп забыл обо всем, кроме того, что она здесь, рядом с ним. Ему никогда еще не встречалась женщина, при одном взгляде на которую у него перехватывало дыхание.

– Никогда в жизни моим глазам не узреть подобного сияния! – восхищенно проговорил он.

Она не спешила отнимать свою руку. Лисипп потянулся к ней, заключил в объятия и крепко поцеловал в губы.

«Вот человек, который первым поцеловал меня после моего возвращения из храма Афродиты», – эта мысль буквально пронзила Таиду.

– Войдем в дом, – предложила она Лисиппу, высвободившись из его объятий.

В большой светлой комнате Таида усадила Лисиппа на самое почетное место на тронос и удобно устроилась рядом на изящном клисмосе с изогнутой спинкой.

– Я очень рада, что ты пришел повидаться со мной, – с лучезарной улыбкой произнесла она. – Что привело тебя в Афины?

– К ста четырнадцатым Олимпийским играм я хочу сделать статую «Апоксиомена».

– Атлета, счищающего с себя песок стригелем? Интересно!..

– Да. И еще атлета, завязывающего сандалии. Я хочу осмыслить каноны Поликлета.

– Поликлета? Его скульптуры великолепны. Это высокая классика. А какой динамизм в его «Дорифоре» и «Диадумене».

– Та права. И его копьеносец, повязывающий голову лентой победителя, и его «Амазонка» подчеркивают динамичную выразительность тела, а я хочу попытаться приблизить скульптуру к оригиналу, сделать тела атлетов более легкими, жизненно достоверными.

– Да, твой Александр удивительно похож на царя, – согласилась Таида и подумала, как ей легко и интересно с этим человеком.

– Знаешь, по дороге в Афины я посетил многие храмы и был удивлен однообразием статуй Зевса, сделанных как бы с Александра…

Улыбка исчезла с лица Таиды.

– Сейчас многие без меры восхваляют Александра, не думая о том, что могут погубить его. Лесть, подобно повальной болезни, распространяется мгновенно.

– Вот-вот! Но Александр с удовольствием пьет полные чаши этой отравы.

– Александр нарушил самый главный принцип в мировоззрении мудрого правителя: важнее всего люди, их благополучие. Они должны иметь возможность учиться, расти, совершенствоваться, а не вести войны, которым не видно конца, – с чувством произнесла Таида.

– Ты тоже веришь в право каждого человека продвигаться вперед в меру его способностей?

– Конечно.

– Я попросил у царя разрешение, пока он будет в Индии, покинуть его и работать над статуями атлетов. И ты помогла мне.

Таида искренне удивилась услышанному:

– Я?!

Внимательные глаза скульптора изучали сидящую перед ним удивительную молодую женщину. Лисипп любовался ее нежным лицом, точеной, словно из мрамора, фигурой. В дымке то сгущающейся, то тающей Таида начала приобретать черты то величавые и спокойные, как у мудрой Афины, то страстные и призывные, как у богини мщения, то обольстительные и женственные, как у Афродиты. Он вспомнил ее танец среди ножей на симпосионе в Египте, ее скачущую на белоснежной лошади и, глубоко вздохнув, признался:

– Я так и не смог забыть твоей красоты. Моим самым горячим желанием было снова увидеть тебя.

Испугавшись признания, не обращая внимания на рабынь, расставляющих на столе фрукты, сосуды с вином и угощения, Лисипп быстро встал.