Источник - Джеймс Миченер

– Что это за люди под стенами? – на греческом спросил Петроний. Он был высоким, красивым человеком, сыном почтенной римской семьи и ученым, изучавшим уроки истории. Петроний всегда говорил на греческом, который усвоил от рабов в Афинах.

На том же языке Игал ответил:

– Мы евреи. Пришли просить вас не ставить статуи в наших землях.

Кто-то из.солдат засмеялся, а Петроний сказал:

– Статуям Калигулы предстоит возвыситься в каждой земле. Так приказано.

– Мы скорее умрем, чем позволим им появиться тут, – тихо ответил Игал.

Солдаты снова засмеялись. Их развеселил не столько этот безобидный батрак, сколько сам юмор ситуации.

– В семь утра, – сказал генерал Петроний, – мы двинемся маршем на Иерусалим, и вашим евреям лучше бы убраться с дороги, потому что мы должны доставить наши статуи.

За спинами центурионов Игал видел первую из огромных статуй белого камня, которые рабам предстоит много месяцев тащить по холмистым дорогам. Чудовищные мраморные физиономии Цезаря Калигулы, бога, благодушно взирали сверху вниз на развертывающуюся сцену.

– Почтенный генерал, – сказал Игал, – если вы хотите доставить эти статуи на наши земли, то предварительно вам придется тут же, на месте, убить всех нас.

Сила простоты, с которой он произнес эти слова, вызвала двойную Реакцию. Сначала генерал Петроний изумился услышанному, но быстро пришел в себя и схватил этого вежливого еврея за горло.

– Ты бросаешь вызов власти Рима? – потребовал он ответа.

Вмешался Нааман.

– Наш конфликт не имеет отношения к Риму, господин, – сказал он. – Дважды в день мы приносим жертвы Риму. Мы служим в ваших армиях и платим ваши налоги. Но мы не можем позволить, чтобы в нашей стране стояли чьи-то образы, будь то бог или человек.

– Увидим! – рявкнул Петроний, отбрасывая Игала в сторону. Он отдал легионам приказ сниматься с места. Ворота широко распахнулись. Центурионы просигналили декурионам, и по их мановению ровные ряды солдат дрогнули и двинулись вперед. Марш начался. Но едва лишь первые ряды миновали ворота, как Петроний неожиданно приказал им остановиться. – Выдвинуть вперед самую маленькую статую! – крикнул он, и рабы потащили во главу колонны красивый черно-мраморный бюст Калигулы с венком из виноградных листьев на голове и с глубокими провалами глазниц, откуда император благожелательно взирал на подданных. Такой работой мог бы гордиться любой музей, и тысячу лет спустя люди инстинктивно будут воспринимать ее как произведение искусства. – Когда мы войдем в Иудею, нам будет предшествовать бог Калигула, – объявил Петроний, и вот, следуя за вереницей рабов, которые тащили мраморное изображение, армия продолжила свой марш на земли евреев.

Но, пройдя лишь несколько шагов, солдаты наткнулись на четыреста евреев Макора – жителей какого-то заурядного маленького городишки, о котором вряд ли кто-либо из римлян и слышал, – они решительно легли на дорогу, преграждая путь. Рабы, что тащили оскорбительную статую, остановились, не зная, что делать, а центурионы трех боевых легионов, выхватив мечи, побежали вперед. Это был решающий момент – евреи продолжали непреклонно преграждать путь, а римляне, не получив недвусмысленного приказа от генерала Петрония, замялись, не зная, стоит ли начать убивать евреев. Никто из евреев не имел при себе оружия.

Из задних рядов, сопровождаемый пленниками Игалом и Нааманом, торопливо подоспел Петроний и лично убедился, что евреи Макора готовы умереть на месте, но не пропустить статую. Он прикинул, что тут не больше пятисот человек и больше половины составляют женщины и малые дети, а в его распоряжении – восемнадцать тысяч вооруженных бойцов. Если он отдаст приказ, бойня займет не больше пятнадцати минут, но он был рассудительным человеком. Он выиграл много сражений, не принося в жертву детей и женщин, – поэтому он и медлил. Повернувшись к Игалу, который был вдвое младше его и не обладал ни его образованием, ни его достоинствами, Петроний сказал:

– Прикажи своим людям разойтись.

– Мы готовы умереть… прямо здесь, на дороге.

– Центурионы! Очистить путь!

Солдаты, обнажив мечи, невозмутимо направились к евреям, но, когда безымянные жители Макора не сделали и попытки защититься от безжалостных клинков, генерал Петроний приказал своим людям остановиться. Покрывшись испариной, римский полководец обратился к Игалу:

– Молодой человек, если они не подчинятся, нам придется их всех перебить. Скажите им, чтобы они поднялись и отошли в сторону.

– Я уже говорил вам… мы готовы умереть.

– Ради чего? – Петроний не без удивления показал на безобидную черную статую нового бога. – Неужели вы готовы умереть ради куска камня?

– Ложный бог не должен оказаться на нашей земле.

Петроний сглотнул комок в горле. Он-то знал, что Цезарь Калигула был далеко не богом. Он также знал, что Калигула стал ложным богом лишь потому, что убил своего предшественника Тиберия. И подозревал, что пройдет не так много времени, и убьют самого Калигулу. Выходкам этого человека – он убивал достойных граждан, чтобы на ночь затаскивать к себе в постель их жен, а потом делать из них проституток или продавать в рабство, – всему этому надо было положить конец, но, тем не менее, пока Калигула оставался императором и, кроме того, считался богом. Тем или иным образом не подчиняться ему или позволять евреям оказывать неповиновение означало одно – смертную казнь.

– Я подниму руку, – в раздражении предупредил генерал, – и, когда опущу ее, мы двинемся вперед. Если на нашем пути будет лежать хоть один еврей… Центурионы, рубить их на куски!

Римский генерал, за спиной которого стояла огромная мощь, залитый солнечным светом, стоял перед двумя скромными евреями – один из них был подсобным рабочим на давильном прессе, а другой землепашцем, у которого даже не было своей земли. Генерал вскинул правою руку, сжимая в пальцах жезл черного дерева. На предплечье и выше локтя он носил золотые военные шевроны и со вскинутым жезлом представлял собой внушительное и устрашающее зрелище. Казалось, он еще что-то прикидывал, но его голоса так никто и не слышал, потому что из груды распростершихся евреев доносился рокот молитв, и лишь один старик громко шептал чистым мягким голосом: «Слушай, о Израиль, Господь наш Бог, Господь един». И всем было понятно, что, защищая свое главное убеждение – и был, и есть лишь один Бог, великий и несокрушимый, – евреи готовы умереть.

Центурионы, вскинув мечи, держали их наготове. Рабы, продолжая поддерживать бюст Калигулы, залитый ярким солнцем, отступили в сторону. Несколько невыносимо длинных мгновений генерал Петроний продолжал колебаться. Не опуская вскинутую руку, он посмотрел на Игала и Наамана, которым предстояло умереть первыми, и убедился, что они не собираются приказывать своим людям освободить дорогу. И каждый из евреев повторял молитву, которую прошептал старик.

– Этих двоих доставить обратно в город, – приказал Петроний. Не опуская руки, он повернулся спиной к сгрудившимся на дороге евреям и приказал своим людям следовать за ним. Затем медленно опустил руку и раз семь ударил жезлом по правой ноге. И услышал, как за спиной евреи речитативом затянули не победную песню, а молитву.