Воспоминания о Рерихах - Зинаида Фосдик

Потом мы пошли в Школу — он слушал издали наш оркестр, хвалил его, оказывается, оркестр играл «Кавказский марш» Ипполитова-Иванова — марш, которым Н.К. и в Париже, и на пароходе, и всюду встречают! Замечательно, ибо этот марш будет выбран для будущего — в духовом оркестре! Прошли в кабинет Нуци — [Н.К.] говорил о подозрительных советниках. Боттомлей оказался негодяем, когда у них было затруднение с визами — он боялся им писать. Рамон тоже — на письма не отвечает; профессор Каун прокис и т. д. Мы много смеялись.

Затем мы зашли ко мне — начали смотреть папку, которую я приготовила для Н.К. Подошли Таня и Тарухан. Он им уделил много времени — потом сказал, что Тарухан сегодня лучше, и сам заговорил о будущем, о сиб[ирском] центре. Затем Н.К. пошел на открытие у нас выставки вашингтонских художников (Washington Square Artists[277]). Разговаривал с миссис Дэйл, Флейчер, Колокольниковой, Бурлюком (тот хочет его интервьюировать для «Голоса» — большевистской] газеты!!!). Я повела к нему на третий этаж Сутро — он у меня в студии принимает людей. Он также видел Стерна (адвоката).

В 7 часов вечера мы встретились для Беседы. Н.К. обратился к нам, чтобы мы сидели спокойно, посвятив мысли будущему. Замечательные стуки в столе, разные ритмы, движения! У мамы было одиннадцать видений! Н.К. затем писал — было чудное Послание!

Потом все прошли к нам пить валериану. За столом Н.К. очень смеялся, когда Нуця описал поездку в омнибусе в Вашингтон. Я передала Н.К. манускрипт Голлербаха. Н.К. его просмотрел и велел хранить, ибо он, хотя и из Советской] Рос[сии], а все же во многих отношениях превосходно пишет о Н.К.

Н.К. посидел до 10 и ушел. Позволил, чтобы Клайд, Дорис и Дедлей приехали его видеть! Живя с Н.К. рядом и соприкасаясь с ним в жизни, видишь в нем Мастера на каждом шагу.

Пришла телеграмма от Б.К. — 19 февраля он выслал план. Также прибыло очень хорошее официальное письмо от Друга (Уоллеса) к Н.К., приглашающее его быть руководителем и покровителем экспедиции.

Деловые вопросы. — Беседы с Рерихами

Утром Н.К. завтракал у нас, и Фр[ансис] была. Какое светлое чувство видеть его у нас, как он прост, мудр, ласков ко всем, выказывает сочувствие к каждому, прямо все оживает в его присутствии. Потом Н.К. прошел ко мне в кабинет — я ему показала некоторые цифры и спросила совет, зная, что к лету у нас будет критическое положение. Он советовал мне выписать все доходы, затем нужную цифру, также упомянуть о прибыли в 2600 за 4 месяца, показанные недавно, и дать эти цифры и отчет на собрании. Таким образом я подготовлю почву на будущие летние месяцы.

Затем мы пошли на собрание. Сидней выбран председателем Финансового комитета — даст нам отчет о состоянии дел. Луис предложил внести Мастер-институт в общую организацию для того, чтобы не платить отдельно налоги, но Н.К. посоветовал оставить как есть, то есть Мастер-институт отдельно. Говорили, как постепенно устранить Шрака. Нетти призналась, что он для нее тоже труден. Его и Рунеса решено тронуть после реорганизации. Установили: приготовить бюджеты к будущему заседанию.

После собрания Н.К. показывал нам всем свои новые картины изумительной красоты и его новый портрет [работы] Светика.

После ланча Н.К. имел свидание с Кеттнером. Затем приходил Стоке, и Н.К. думает, что он поможет в будущем. Потом Н.К. был со мной и Фр[ансис], говорил об издании книги о Сибири по-английски от имени Сибирского центра с кредитом на год, ибо сейчас нет денег платить издателю. Затем я поехала с Н.К. и Юрием к Сутро — повезли ей медвежью шкуру и альбом фотографий «Урусвати» с коллекцией medica[278] ее имени. Она пригласила Н.К. и Юрия со мной на будущей неделе на обед, но Н.К. не чувствует, что она окажет нам какую-либо поддержку; готов, скорее, поехать навестить Пальмеров.

После ужина Н.К. и Юрий пришли ко мне вниз, мы просмотрели список картин — поставили цены, я показала материал, который держу для Н.К. Он пересмотрел, многим интересовался. Потом пришел Флейчер, который должен был читать лекцию. Н.К. подарил ему свою картину. Затем мы пошли все на лекцию Флейчера, которая оказалась абсолютно бессмысленной.

Потом все пошли к нам, валериану пить. Н.К. очень смеялся, как Нуця изображал Кеттнера, заболевшего по дороге в автобусе.

Жду возможности поговорить о будущем, покалишь спросила, что мне делать для будущего. Н.К. сказал: «Держите в руках русские газеты, как до сих пор. Если это было важно до сих пор, то станет очень нужным позже». Он ласков и участлив изумительно.

Деловые вопросы. — О Г. Уоллесе

Какой Н.К. великий дух — понятно, почему он явится представителем Новой Страны. Сегодня утром я и Фр[ансис] встретили его в ее кабинете. Получили прекрасное письмо от [представителя] Пан-Американского союза — Гила Боргеса. Затем Фр[ансис] уехала, а Н.К. пришел ко мне, и мы чудесно поговорили. Я ему говорила о Школе, он научил меня, как готовить отчет на будущие месяцы. Говорила о мольбе к нему о единении. Он согласился, но сказал, что формула великодушия — это единственное действие для всех. Все равно, принимаема ли она кем-то или отрицаема, — это как прием валерианы: кто-то будет пить и скажет, что пользы до сих пор не видит. И на это ему скажут: а вы продолжайте (не судя, есть ли польза или нет). «Не ведают, что творят» — формула незнающих, но мы-то знаем! И с таким чувством, что все [наши] мысли [находятся] перед Самим Владыкой, мы должны действовать великодушием. И это во времени повлияет на других.

[Н.К.] говорил об Уоллесе: не очень доволен им — он, оказывается, и письма-то сам не пытается написать, а стремится подсунуть Фр[ансис], чтобы она писала. И литературно это письмо не из замечательных! Да и со своим подчиненным он держал себя так, будто он его боится, недостойно, вместо того чтобы прямо представить его Н.К., сказав, что это глава экспедиции. Не государственно! Затем, когда Н.К. сказал ему о президентстве, тот решил, что это в 1940 году, и Н.К. спросил его, почему не раньше.

Мама видела сегодня утром, что Уоллес попал в лужу и кто-то сказал ему: «Генри, будь осторожен. Ты в грязи». И это удивительно оправдалось, ибо сегодня случайно в конверте его письма Луис нашел личное письмецо (Уоллеса к Н.К.), в котором он просит Н.К. ничего не говорить японскому консулу об экспедиции и вообще не указывать ему на сношения с Вашингтоном. Вот он и попал в лужу. Ведь нельзя же Гуру указывать! И потом У[оллес] написал официальное письмо Н.К., приглашая его быть главой экспедиции, — зачем это скрывать!