Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак

Улетают птицы, и нет им никакого дела, что уже в сентябре на долгие месяцы земля опять покроется снегом и льдом до будущего, такого же короткого лета.

* * *

ДОК одной своей стороной примыкает к берегу Усы, притока Печоры. Широко она разливается в июле, освобождаясь от многомесячного льда и снега. Каждую весну она ломает и уносит в океан брёвна, колючую проволоку «тульского забора», надёжно отгораживающего нас от окружающего мира. Она даже не подозревает, сколько хлопот доставляет нашим стражам: выставляются дополнительные посты охраны, устраиваются среди дня дополнительные поверки наличия, ужесточаются обыски, отбирают табак свыше одной пачки. При обнаружении сухарей тут же тянут в «хитрый домик», допрашивают с пристрастием: откуда взялись сухари и для чего.

Боятся побега. А о том и не подумают: кто же полезет в мутную и холодную воду Усы! А после восстановления забора завозят к нам свои лодки: кому просмолить, кому установить мотор, закрепить уключины. И вот этого они не боятся! Им как будто невдомёк, что на лодке «уйти» гораздо легче, чем вплавь в ледяной воде. Невдомёк ли?

Знают они, что никто не уйдёт, но вот не могут обойтись без того, чтобы не разыграть очередного водевиля «бдительности».

На песчаном пригорке, за печами для обжига известкового камня, расположены наши теплицы. Это наша гордость и наша радость. Ещё кругом лежит снег, ещё пурга воет и сбивает с ног, а в теплице уже зелено от молодой поросли лука, редиски, моркови, помидоров и огурцов.

Теплицы стройными рядами поблёскивают своими остеклёнными крышами. Отапливаются они опилками от пилорамы. Дымоходы проходят от одного торца до другого вдоль стен. Железные дымовые трубы торчат из земли, а дымок из них круглосуточно то столбами тянется к небу, то нависает над ними как громадная шапка.

Специальные сторожа-истопники день и ночь следят за печами и градусниками. Они же высаживают в грунт рассаду, прореживают густые всходы, привязывают стебли к колышкам.

Бригады, работающие на ДОКе, обрабатывают наших огородников — лагерь их не будет кормить без объёмов в наряде.

Заходишь в теплицы (а заходим мы туда каждый день) хоть на одну минутку, — и перед тобой море сочной зелени. На длинных колышках и по проволоке тянутся к стеклянной крыше зелёными змейками лозы огурцов и помидоров. На них висят, как на дереве, огурцы с ноготок, а рядом уже готовые, для еды. А на других висят шарики ещё зелёных и уже желтеющих помидоров. Грядки с луком и редиской, морковью и петрушкой, с укропом издают целую гамму так знакомых с детства и до слёз привычных запахов.

То, мимо чего проходили не замечая раньше, теперь приобретает особый смысл и значение. Значит, и здесь, на краю света, человек при желании может преодолеть не только личные невзгоды, но может побеждать и капризы природы, идти ей наперекор.

Много сил и труда вложили мы в этот кусочек зелёного рая. Сами построили теплицы, наносили земли, подносили опилки, таскали вёдрами воду из Усы для полива, заботливо выращивали рассаду. А началось-то всё со спора…

— На этой чёртовой и богом проклятой земле, под этим вечно хмурым небом и крайне редким гостем-солнцем, вырастить что-либо путное нельзя, — говорили одни.

— Дайте нам семян, и мы вам покажем, что свои лук, огурцы, помидоры можно есть и на Северном полюсе. Для этого нужны руки и голова на плечах, — говорили другие.

Споры дошли до Петкевича и он решил их, разрешив построить теплицу. Дело это было в январе, в самые тёмные дни и ночи.

Кушлинский и Олоч, Гоголь и Чучмай из Закарпатья в посылках получили семена. Бережно выращивали прямо в конторе рассаду. Наступил полярный день. Ещё завывала днями пурга, снег лежал ещё совсем не тронутым оттепелями, а бледно-зелёные ростки рассады переселились в теплицу.

А сегодня не только мы, но и весь посёлок Абезь побывал в нашем «южном» уголке и любовался дарами природы.

Много трудов стоило убедить Петкевича быть равноправным хозяином урожая.

— Это ваше, а я здесь ни при чём!

Его жена, тоже в прошлом заключённая, работала в это время фельдшером в больнице для вольнонаёмных. Вот она-то и предложила долю мужа передать в больницу. Мы так и поступили, разделив урожай на три равных части. Одну часть передали в вольнонаёмную больницу, вторую снесли в наш лагерный стационар, а последнюю разделили между собой — кому огурец, кому помидор, кому морковка, кому пучок зелени.

Не нашлось ни одного человека, кто бы протестовал против принятого решения. Все посчитали это разумным и правильным. Конечно, больным нужно в первую очередь, а мы уж как-нибудь обойдёмся!

Подполковник Новиков (к этому времени он получил повышение в ранге) с помощью капитана Шпаро, помощника начальника Абезьского отделения Интлага, добился подачи прямо в лагпункт двух вагонов арбузов и пустил их в продажу за наличный расчёт заключённым. Это было как бы ответом на наш подарок больным.

Так хотелось нам думать. И мы были счастливы.

В далёкой тундре, на краю света мы ели дары солнечного Туркестана, Кубани, Астрахани.

НАШИ ВРАЧИ

«Если хочешь проверить человека, сделай его начальником».

Восточная пословица

Мирзоева сделали помощником вольнонаёмного коменданта. До этого он был дневальным в одном из бараков, где жили врачи, фельдшеры, санитары, регистраторы. Топил печи, драил ежедневно полы, носил из столовой котелки с завтраком, обедом и ужином. Служил, как говорится, «верой и правдой».

Врачи им были довольны за его исполнительность и аккуратность. Он был в меру услужливым и не болтливым, правда, последнее вызывалось плохим знанием русского языка.

И вдруг изменник Родины, с пятнадцатилетним сроком, назначается помощником коменданта! Вслед за этим назначением врачей начинают таскать в «хитрый домик», а хирурга с большим врачебным стажем вообще изолируют с водворением в БУР (барак усиленного режима).

Вообще, такие и подобные им факты, когда ни с того ни с сего людей сажали в карцер или БУР, имели место довольно часто и уже не производили особого впечатления. Всё это в достаточной степени примелькалось и не являлось сенсацией. Но арест всеми уважаемого врача, спасшего многих от неминуемой смерти, имевшего авторитетный и решающий голос в комиссии по определению группы здоровья, честно обращавшегося с медикаментами, присылаемыми заключённым в посылках, расширившего и оборудовавшего стационар, произвёл эффект разорвавшейся бомбы.

Все помнили его операцию в первый день прихода в лагерный пункт номер три.

У заключённого Потапчука — заворот