Всеобщая история стран и народов мира - Оскар Йегер

Констанцский собор

Это обращение от ложного, внешнего и преходящего проявления католической церкви к ее извечному принципу имело глубокое значение для того пути, по которому развивался вопрос о церковной реформе. С тех пор как ненормальному положению в германском государстве, бывшему в 1410 г. таким же «трехглавым чудовищем», как и церковь, был положен конец и Сигизмунд признан единым, законным королем, движение в пользу церковной реформы и ожидание всеобщего собора, который должен был провести эту желанную реформу «сверху и донизу», получило новое подкрепление. После смерти Александра (1410 г.) папой был избран кардинал, легат в Косе, Бальтазар под именем Иоанна XXIII. По отзывам его противников он считался человеком порочным, во всяком случае, его прошлое, что было, впрочем, обыденным явлением среди высшего духовенства. Сигизмунд встретился с папой во время одной из своих поездок в Верхнюю Италию и предложил ему в качестве необходимой меры созвать собор, что этому искушенному в мирских треволнениях человеку было нетрудно разъяснить другому, стоящему на одном уровне с ним. Они сошлись и относительно места для этого съезда, в результате чего в декабре 1413 г. папа издал буллу, которой собор созывался на 1 ноября 1414 г. в Констанце, на Боденском озере, – следовательно, на германской территории. Этот долгожданный собор действительно открылся 5 ноября 1414 г. при личном присутствии самого Иоанна XXIII.

Съезд был блестящим даже с внешней стороны: налицо были 3 патриарха, 29 кардиналов, 33 архиепископа, 150 епископов (треть которых состояла из папских креатур, «бедных итальянских прелатов»), 100 аббатов и 300 докторов. Кроме того, прибыли многие лица из светской знати, привлеченные важностью подлежавших обсуждению дел и удобным случаем. В самые блестящие дни собора число присутствовавших доходило до 80 тысяч. К Рождеству прибыл и король Сигизмунд. Но внешнее великолепие съезда все же уступало его внутреннему значению. Речь шла не только об устранении самых тягостных и вопиющих злоупотреблений, худшим из которых была схизма и незаконное существование трех пап, но и о преобразовании самодержавного правления церковью в конституционное, о ее способности на усовершенствование и постоянный прогресс. При этом такое преобразование, которое в случае успеха могло бы считаться полным обновлением, рождением новой церкви, должно было свершиться мирным, законным путем, с помощью учредительного собрания, в состав которого должны были войти ученейшие мужи различных европейских стран. Общее настроение было благоприятным, перевес – на стороне партии, требовавшей реформ.

Собор и папы

Собор ставил перед собой тройную задачу: веру (causa fidei), единение (causa unionis) и преобразование (causa reformationis). Но предварительно предстояло решить важный вопрос о том, как должны были подаваться голоса собравшимися отцами: понародно или поголовно. Последний способ мог оказаться невыгодным для партии реформы, потому что большинство было бы тогда на стороне итальянцев – креатур папы Иоанна, за небольшими исключениями, в то время как при голосовании по нациям – Франция, Германия, Англия, Италия, – в самом худшем случае, партия имела тройной перевес. Вопрос был решен в пользу либералов, друзей реформы (февраль 1415 г.). Затем, как заявил оратор от этой партии кардинал Пьер д’Айи, прежде всего, согласно воззрениям реформаторов, следовало искоренить схизму. Все три папы, насколько правильно или неправильно они пользовались этим именем, должны были добровольно сложить с себя сан. Пронырливый Иоанн обещал в марте выполнить это требование, если то же сделают и остальные папы, Григорий и Бенедикт. Он надеялся, что собор выберет его тогда единственным папой. Но когда он заметил враждебное к себе отношение, – вполне заслуженное, как он не мог не сознаться в этом, – то решил уйти из неприятного места, в которое вступил со словами: «Так ловят лисиц». С помощью герцога Фридриха Австрийского, которым руководила отчасти зависть Габсбурга к императору из Люксембургского дома, и других князей папа бежал, переодевшись конюхом, во время турнира в Шаффхаузене (20 марта). Это грозило опасностью: партия реформы была окружена интригами, целью которых был срыв собора. Но руководители реформы не пали духом и стали действовать энергично: после одной речи канцлера Жерсона (23 марта) собор резко заявил в виде основного постановления, что он, святейший собор, заседающий в Констанце, остается в неприкосновенности и силе, несмотря на все, что когда-либо и кем-либо против него утверждалось. Другими словами, собор декларировал свое превосходство, заявляя, что это церковное собрание говорило от имени самой церкви, было самой католической церковью. И одержавшая победу партия поспешила сделать из сказанного необходимые выводы. Гроза разразилась в первую очередь над Габсбургом: он был приговорен к ссылке и отлучен от церкви. Множество городов и владетельных лиц прислали ему в ближайшее время объявления войны. Военачальником при исполнении приговора о его изгнании был назначен бургграф Нюрнбергский. Поход состоялся быстро; крепости Фридриха и даже его старый Габсбург были разрушены, он должен был предать себя на милость императора и лично просить о помиловании в трапезной Констанцского монастыря миноритов. И Бальтазару (папе Иоанну), которому он покровительствовал, не удалось далеко уйти. Несколько кардиналов, посланных за ним в погоню, привезли его обратно, а либеральная партия, завершая свою победу, затеяла против него формальный процесс, на котором не было недостатка в самых тяжких обвинениях и который закончился его низложением (29 мая), вполне заслуженным, если верить тому, что было сказано против него свидетелями на суде. Он был отдан под стражу Фридриху Гогенцоллерну, бургграфу Нюрнбергскому. Через несколько дней снял с себя сан 83-летний Григорий XII. Только Бенедикт XIII продолжал упорствовать, но скоро у него совсем не осталось приверженцев, потому что испанские владения от него отвернулись и Испания присоединилась к решению четырех остальных государств.

Процесс Гуса

Партия церковной реформы провела все дело против папства очень смело. Она считала себя обязанной доказать свету, что пребывает на почве старокатолического единства, – ортодоксальности, – и постаралась сделать это с помощью процесса против чешского проповедника Яна Гуса, который прибыл в Констанц в начале ноября 1414 г. с охранным листом императора, а 28 ноября был арестован по обвинению в еретичестве. С мая по начало июля длился процесс, закончившийся осуждением Гуса. В его лице собор хотел поразить ересь и особенно ересиарха Уиклифа, учение которого было торжественно осуждено на восьмом заседании собора. Один из отцов доктор Стефан Палец сказал Гусу: «С самого рождения Христова никто не писал более губительного для церкви, чем ты и Уиклиф». Гус отрицал солидарность с Уиклифом, особенно относительно его учения о пресуществлении, и утверждал, вопреки показаниям чешских нотаблей, что никогда не учил в духе Уиклифа, вообще никогда не отступал от церковного учения и не мог признать себя еретиком. Но при всем этом он не переставал думать и даже настойчиво подтверждал, что каждый, призванный Господом проповедовать, должен повиноваться такому призванию, несмотря на духовное начальство и всякие отлучения. Если на первом допросе он заявил, что готов отречься, если хотя бы самый младший член собора докажет ему его заблуждение, то это было ересью из ересей, потому что он требовал свободного обсуждения там, где ему следовало просто покоряться решению собора, властному слову церкви. Здесь жестоко, лицом к лицу боролись два принципа, два мировоззрения, два века. С одной стороны, принцип церковного авторитета, в самом блестящем своем проявлении, вселенском соборе, потому что этот собор готовил реформу, служа представителем великого союза народов обновленной западной церкви, с другой – принцип протестантский, евангельский, принцип христианской совести в ее непосредственном общении с Богом и Христом, без посредства священника или церкви. Этот принцип воплощался смиренно, несовершенно, в исповедании и личном убеждении одного, не обладавшего выдающимся умом, но честного и набожного человека. Большинство членов собора не желало смерти Гуса, как это часто утверждают протестантские историки. Он должен был лишь отречься, т. е. покориться власти церкви, и со своей точки зрения, бывшей и точкой зрения существовавшего, еще не изменившегося общественного государственного строя, они были вполне правы в этом требовании. Ему даже облегчали это отречение от идей Уиклифа, о которых главным образом шла речь и которые он будто бы признавал, по представляемым доказательствам. Один из главных членов собора даже старался разъяснить ему последовательность такого отречения: если он, Гус, утверждает, что не разделяет известных положений Уиклифа, то его отречение было бы лишь повторением этого отказа, только в другой форме. Но Гус постыдился прибегнуть к такой чисто схоластической диалектике, допустившей столько лжи под видом истины. Он возразил с логикой строгой правдивости, что отрекаться – значит отказываться от того, что признавалось прежде, но он никогда не признавал тех положений, поэтому ему и нельзя от них отрекаться. Его нельзя было переспорить, и потому пришлось убить тело, если нельзя было убить дух. В своем последнем показании Гус повторил воззвание, на этот раз прося Христа рассудить его и собор. В собрании, которое имело на своей стороне все написанные и завещанные преданием права, такое обращение могло показаться только забавным, и ответом на слова Гуса был общий смех. Тяжкий, страшный смысл происходившего поняли немногие, и то лишь поскольку их не поглощали повседневные заботы и суета. Смертный приговор был произнесен и приведен в исполнение 6 июля 1415 г.