Перезагрузка времени - Отто Шютт

– Чиёко, ты выиграла пари! – иссушенным голосом выкрикнул Ён. И тут же пожалел, что так легко сдался.

Он схватился зубами за тонкую ткань. Крепкая, не разорвать, не то что язык. До рвотного рефлекса затолкал в рот край одеяла, вмиг отяжелевший от крови. Так и лежал, пока не пискнул электронный замок. «Пришла», – подумал он, заслоняясь от вспыхнувшего света.

Октябрь выдался теплым и очень светлым. Дни стояли солнечные, а звездное небо раскрашивалось северным сиянием, полыхающим от субтропиков до Дальнего Севера. Ён подкинул поленьев в костер, в благодарность пламя выбросило сноп искр. Под мерное потрескивание огня, пока Белкины спали, а Трэй где-то бродил, он предавался воспоминаниям.

С тех пор как они покинули Пусан, минуло полгода. В ночь побега, опустошенный допросом, задыхающийся от отчаяния из-за проигранного пари, Ён корчился в тесном узилище. Кровь заполняла рот с избытком – он не успевал ее выплевывать. Откушенный потемневший язык представлялся большим слизнем, уползающим прочь. Чиёко не торопилась признавать свою победу. Фигура, что пришла за ним, вглядывалась внутрь неосвещенной конуры, а затем осторожно спросила: «Мистер Нгуен, вы тут?» За ней появилась вторая – огромная, завалившая собой проход. Могучие лапы подхватили физика и понесли. Трэй пояснял на ходу, что полицейское управление соединено коридором с лабораторией «Трансгенеза», а камера, в которой содержали заключенных, предназначалась для тех, кого надлежало переправить на Дэнкинс для дальнейших исследований. Ён протянул «ы-ы?». На что биоинженер ответил: «Вы же назвали меня другом, а дружба в Республике – исключительная редкость, таким не разбрасываются». Глубокой ночью они добрались до острова Кымджонсан, где под заброшенным буддийским храмом Зилл воссоединился с семьей. Были и долгие объятия, и слезы счастья, и поцелуи, и слова благодарности. Анна Андреевна, уткнувшая седую голову в широкую грудь сына, твердила осипшим голосом, что предвидела счастливый конец. Сыновья наперебой рассказывали, как они соскучились. Когда отец обнял их, они, показывая свою взрослость, до последнего сдерживали слезы. Ён, несмотря на затормаживающую, всепоглощающую боль, испытывал удовлетворение оттого, что Зилл свободен. Это событие повернет историю в другое русло, а значит, игра продолжается. Кристин предложила отпраздновать возвращение мужа, но Трэй предупредил, что утром, когда обнаружат исчезновение заключенного, полицейские объявят их в розыск. Пока шел сбор вещей, он провел себе и Ёну операцию по извлечению аэроэкрана. Кроме необходимых хирургических инструментов, в медицинской сумке, которую он прихватил с собой, среди эмульсий, кровезаменителей и биогелей, затесался пузырек с розоватой жидкостью – средство для регенерации поврежденных тканей. Ногу или руку оно вряд ли вернет, зато язык – вполне. После приема лекарства необходим покой в течение двух-трех дней, которого пока не намечалось.

Задолго до рассвета группа людей, отыскав заброшенную автотрассу, покинула пусанский архипелаг. Серж поблагодарил корейцев за спасение отца и пожелал им удачи. Ён протестующе замычал, схватил ветку и написал: «Я отправлюсь с вами». «И я», – сказал Трэй. Так началось их долгое странствие на северо-запад, туда, где заканчивалась гегемония Азиатского Союза – в Европу. С небольшими передышками они шли с утра и до позднего вечера, а перед заходом солнца подыскивали место для ночевки, чтобы еще до рассвета, по-быстрому собравшись, продолжить нескончаемое странствие сквозь заброшенные земли, контролируемые Куала-Лумпуром.

Первые недели без аэроэкрана бывший работник «Трансгенеза» был несносен. Бодрое настроение часто сменялось затяжной меланхолией с приступами раскаяния за то, что он беспрекословно выполнял антигуманные поручения. И пусть Трэй втайне от маньяка Лю облегчал страдания узников, он считал себя последним мерзавцем. Сколько раз подавленность брала верх над разумом! Вырывая на себе волосы, он кричал, что недостоин их симпатии, и требовал оставить его. Где уговоры не помогали, Зилл хватал бедолагу и нес на себе. А ночью Ён сторожил своего земляка, чтобы тот не сбежал или не бросился головой вниз с высокого обрыва. По мере того как биоинженер принимал совершенные им аморальные поступки, его терзания притуплялись, и он становился общительнее и улыбчивее. Он становился другим. Именно другим, а не прежним Трэем, которого знал Ён. С Белкиными биолог вел себя тепло и открыто, а с Ёном их отношения нельзя было назвать даже дружественными, скорее официальными, будто они работали в каком-нибудь НИИ. Даже когда обстоятельства требовали проявить недовольство или одобрение, они ограничивались нейтралитетом. Белкины уловили их взаимную отчужденность, поэтому интуитивно подстраивались под них, распределяя работу так, чтобы бывшие ученые не пересекались. Пока один собирал хворост, другой в это время устанавливал палатку; когда один разделывал пойманного кролика, второй мыл посуду. Круг их общения также отличался: Трэй проводил больше времени с Кристин и Сергеем, а Ён – с Анной Андреевной. Когда все спали, корейцы бодрствовали, в вынужденном молчании переживая общество друг друга. Собственно, такое положение вещей устраивало обоих. Для Ёна Трэй был горьким напоминанием того, что перед ним хоть и реалистичная, но все же копия, и незачем привязываться к ней. Скоро он вернется в прошлое и тогда встретит настоящего Трэя. И пока он изводился ожиданием конца симуляции, этот Трэй думал, что физик придерживается типичной корейской дружбы на корпоративный манер, поэтому вел себя с ним соответствующе.

За те полгода, как они покинули гористый клочок земли, омываемый Желтым и Японским морями, для Ёна существование день ото дня становилось все невыносимее. Изматывающее ожидание, а вовсе не отсутствие языка, превратило физика в затворника: он стремился избегать не только общения, но и собственных мыслей, на которые его наталкивала Чиёко, глядящая каждый вечер из тлеющих пятен костра. Со злостью Ён разгребал палкой ее насмехающуюся физиономию, а она, плюясь угольками, высовывала пламенеющий язык между корчащихся поленьев. «Наслаждаешься моей беспомощностью! Что мне тут делать, я не могу ни на что повлиять. Зачем я здесь? Отвечай же, мерзкая карга!» – гневно шептал он в безответный огонь.

Вороша воспоминания последних месяцев, за которые Чиёко так и не дала о себе знать, Ён подбрасывал в костер поленья, чтобы не дать ему прогореть. Трэй, проступив из ночной тьмы, уселся рядом.

– Впереди холмы провинции Ляонин. Зилл планирует отдохнуть с неделю, чтобы поохотиться и набраться сил. У тебя будет достаточно времени регенерировать себе язык, – заговорил он.

Ён едва заметно кивнул.

– Когда мы впервые встретились в холле «Трансгенеза», ты показался мне разговорчивым. Представляю, как тебе не хватает этой способности!

Ён пожал плечами.

– Удаление аэроэкрана изменило нас, теперь мы не встроены в рабочий процесс и становимся самими собой. В нас появились потребности и желания.

Снова кивок.

– В отличие от меня ты легко справился без аэроэкрана. А мне до сих пор стыдно, что накричал на тебя из-за какой-то ерунды. Надеюсь, не сердишься?