Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

Я знала, что необходимо предпринимать в подобных случаях. Писать. Писать все, что угодно. Плохие предложения, бессмысленные предложения, любую ерунду только для того, чтобы занять мозги и забыть о мире реальном. Писать до тех пор, пока слова не станут обретать смысл. Заработает мотор, закрутятся колеса, машина дернется со скрипом и поедет, и поедет, и тогда, если повезет, раздражение исчезнет, и начнется настоящий роман. Но стоит только лишь раз отвлечься, встать из-за стола, чтобы приготовить чай или кофе, или подбросить дров в камин, или просто поднять голову и глянуть в окно, можно тут же откладывать работу до следующего дня. А то и навсегда.

Выручил меня дождь. Я даже в окно не могла глянуть: все стекло было залито дождем. Поэтому мне оставалось только сидеть и писать.

И я писала. Когда прошел год, а может быть, и час, я скомкала четыре листа бумаги и швырнула их на пол. Потом снова начала сначала. И еще через год или два я перешла словесный барьер, и внезапно наступило мгновение — прекрасное мгновение, — когда я сумела оказаться в моем воображаемом мире и осознать то, что сочинила бессознательно; услышать, как разговаривают люди; увидеть, как они двигаются, причем совершенно независимо от меня.

Когда я пришла в себя, окно было чистым, сияло солнце, а тяжелые тучи катились прочь, открывая голубое яркое небо. Кричали чайки, тихо мурлыкало море. Часы показывали двадцать минут второго.

Привычная яичница и кофе. Затем я налила в термос чай, засунула термос в карман плаща вместе с пачкой печенья и отправилась в путь по тропе между скал.

К дому Хэмилтонов я подошла в половине третьего. Черный ход все еще был закрыт. Я постучала. В ответ раздалось эхо, которое нарушило тишину этого, несомненно, пустого дома. Наверное, он опять на острове. Я обошла дом и, пройдя по заросшей мхом террасе, заглянула в окна гостиной. Никого, естественно, не было. Все оставалось, как и было. Если он все-таки живет в доме, он, разумеется, приложил все усилия, чтобы не оставлять следов своего пребывания. Каким-то образом меня осенило. Он был прав, подумала я. Несмотря на то что рассказали мне девушки и миссис Макдугал, в этой «тайне» было нечто неприятное и настораживающее. Что бы ни было нужно Ивэну Макею, это едва ли важно. Не должно быть важно. Он больше не имеет отношения к этому месту. Да и никогда не имел. Ребенок, подброшенный эльфами из старой сказки, навязанный добрым людям, чтобы отплатить злом за добро. Все его намеки на якобы незаконную связь с семьей Хэмилтон являлись типичным враньем, дабы поразить собеседника. Еще один мыс Горн. Интересно, кто были его настоящие родители, и существует ли на самом деле такое понятие, как воздаяние за грехи родителей? Сейчас принято не придерживаться подобных идей, но существуют люди, к которым такое понятие применимо. Например…

Я заставила себя прекратить думать об этом. Здесь не место для подобных мыслей. Мойла так прекрасна, и моя башня из слоновой кости стоит целая и по сию пору. У меня отпуск, завтра приедет брат, и все опять войдет в свою колею.

Лодочный сарай снова был пустой, ворота в море были закрыты. Я дошла до конца пирса и посмотрела на остров. Никаких признаков жизни, за исключением птиц да закрытой палатки Нейла. Я взглянула на часы. Был отлив, у меня есть еще три часа. Я стала перебираться на тот берег.

Я поднялась по склону к тому укрытию, где стояла палатка Нейла. Самого его не было. Я прислушалась. Звук молотка ниоткуда не раздавался. Летали с криками чайки, но главную колонию я не потревожила. Я подумала, что услышала бы его, если бы он работал в скалах на северо-западном берегу. Подождав еще пару минут, я отправилась к башне, а затем вверх по ступенькам к той площадке, на которой вчера стояли девушки.

Ступени казались хрупкими; лежащие поперек каменные плиты одним концом были встроены в сложенную без раствора стену, а с другой стороны просто висели в воздухе без всякой опоры. Но винтовая лестница была целая и вела к разрушенной верхней части стены, где и находилась большая плита, откуда открывался прекрасный вид. Как я и надеялась, оттуда мне стало видно то место на берегу, где собирался работать Нейл. Если он бродит совсем рядом со скалами, мне его не увидеть, но я сумела разглядеть бо́льшую часть берега, и лодки там не было. Сама туда спуститься я побоялась, да в этом и не было необходимости. Поразмыслив еще, я осторожно спустилась вниз по лестнице с намерением посидеть на солнышке у подножия стены и попить чайку. Но там оказалось душно, а незнакомый аромат мускуса, который источали растения, торчащие из стены, был сильнее, чем обычно. Тут еще и мошка прилетела. Оставив башню, я двинулась вверх, стараясь не пугать птиц, а потом направилась к южному концу острова, где земля постепенно спускалась к морю длинными, ровными каменными террасами. Я нашла укрытие на крохотной лужайке. Ветерок в этом месте прогнал мошку. И я села.

Тишина… крики птиц и шум моря вдобавок к тишине создают настроение, какое недоступно в современном шумном мире… колыхание воздуха, аромат тимьяна, и вереска, и согретого солнцем орляка — все вместе создают что-то очень важное. Именно та минута и то место, когда может возникнуть мысль, и из покоя и красоты начнут слагаться стихи. Но истинное чувство… солнечное тепло, запах воздуха, земное наслаждение чаем и печеньем… простое ощущение жизни настолько переполняли меня, что я была в состоянии только чувствовать, а не думать. Взглянув на море, я поняла, что идет еще отлив, но скоро его, предположительно, сменит прилив. Часы показывали всего лишь десять минут шестого. Я легла на спину, закрыла глаза и стала греться на солнышке.

Постепенно порывы ветерка стали доносить до меня странные тихие звуки. Они наполняли воздух. Будто шумит прибой, но это был не прибой. Будто гудит ветер, но это был не ветер. Словно море вместе с ветром пели похоронную песнь, скорбя нечеловеческим голосом. Голос воды отзывался эхом морских глубин, странный, неземной.

Я открыла глаза и села, прислушиваясь. Кожа у меня на руках покрылась мурашками.

«Научите, как выдержать пение русалок…»

Литература замечательна тем, что одним стихом можно выразить любую мысль или чувство.

Стихи Донна все еще звучали у меня в голове, а я уже вычислила место, откуда доносился звук. Нейл мне кое-что рассказал об острове. Это же Эйлеан-на-Роин, Тюлений остров. На берег вышли серые тюлени: покормиться и понежиться на солнышке. И теперь, может быть, потому, что наступал вечерний прилив, тюлени пели.

Неудивительно, что старые моряки, услышав эти странные звуки, доносившиеся из тумана, приписывали их русалкам, или сиренам, или неизвестным существам морских глубин. Этот крик подобен музыке, он почти человеческий, но всегда неспокойный. Словно кто-то играет на ветру. Будто эту бездушную музыку исполняют не на деревянном или металлическом инструменте, а на теплой дышащей материи. И это волшебное, непреодолимое чудо. Для меня это была завершающая точка великолепного дня. Я прекрасно поработала, и я услышала пение русалок.

Медленно-медленно, стараясь не попадаться тюленям на глаза, я поползла на пение. Добравшись до начала подъема, я увидела внизу ряд ровных камней. И да, «русалки» были на месте. Они сушились на солнце и, довольные, лежали вразвалку с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной точно так, как только что делала я. Жирная серая «русалка» похлопала ластами и перевернулась на спину, открыв на обозрение свой белый в пятнах живот. Из моря выбралась еще одна и поползла к своему детенышу. Тот радостно уткнулся в нее и начал сосать. Неподалеку от меня еще один малыш лежал явно довольный и сытый. Он заметил меня, и огромные глаза с любопытством уставились на меня, но без страха. Это был Эйлеан-на-Роин, а я же всего лишь прохожая.