Записки еврея - Григорий Исаакович Богров

мѣстъ, позволить неофиціальнымъ образомъ казначею сдѣлать намъ заемъ всего наличнаго казеннаго золота, хранящагося въ казначействѣ, подъ закладъ банковыхъ билетовъ рубль за рубль. Возьмите съ собою банковые билеты, сходите въ предсѣдателю и попросите отъ моего имени исполненія своего обѣщанія.

Я явился къ предсѣдателю и передалъ ему просьбу откупщика. Какъ предсѣдатель, такъ и казначей состояли на жалованьѣ у моего принципала, значитъ, нечего было съ ними особенно церемониться.

— Я уже разрѣшилъ казначею, сказалъ мнѣ предсѣдатель. — Отправьтесь къ нему и передайте вторичное мое разрѣшеніе на выдачу золота.

— Я всегда готовъ къ услугамъ, согласился казначей, съ явными признаками колебанія. — Но, согласитесь, ни я, ни даже самъ предсѣдатель никакого права не имѣемъ дѣлать подобные самовольные займы изъ государственныхъ суммъ.

— Этотъ заемъ дѣлается на самое короткое время, настаивалъ я. — Мы на дняхъ получимъ золото и немедленно выкупимъ наши билеты. Разрѣшеніе предсѣдателя ручается вамъ, что вы тутъ ни чемъ не рискуете.

Съ озабоченными видомъ, казначей отправился на домъ къ предсѣдателю, получилъ изъ устъ его секретное разрѣшеніе и немедленно выдалъ мнѣ требуемое золото, которое и было отправлено въ тотъ-же день куда слѣдовало, къ большому удовольствію моего принципала.

Дня черезъ два прибѣгаетъ во мнѣ, на домъ, казначей, блѣдной, дрожащій, еле дышащій отъ волненія.

— Вы погубили меня и мою семью, едва могъ произнесть казначей, и крупныя слезы потекли по его щекахъ.

— Что такое случилось? встревожился я.

— Я выдалъ вамъ казначейское золото…

— Ну-съ?

— Вчера вечеромъ, предсѣдатель, собственноручно, опечаталъ казначейскую кладовую.

— Для чего-же?

— Чтобы сегодня обревизовать меня, открыть преступленіе и предать меня суду.

— Что вы? Вѣдь предсѣдатель, самъ-же, разрѣшилъ вамъ?

— Разрѣшилъ изустно, секретно, безъ свидѣтелей. Теперь онъ, самыхъ наглымъ образомъ, отпирается отъ своего разрѣшенія и взваливаетъ свою вину на меня одного.

— Что-же его побуждаетъ къ такому низкому поступку?

— Погубить онъ меня хочетъ.

— Но за что?

— Третьяго дня въ большомъ обществѣ, куда былъ приглашенъ и я, шла попойка. Онъ захмелѣлъ и зачванился до того, что, въ присутствіи дамъ, началъ помыкать мною, какъ своихъ лакеемъ. Я не выдержалъ. Онъ сказалъ мнѣ дерзость, я отвѣтилъ тѣмъ же, и вотъ онъ теперь рѣшился меня наказать.

— Успокойтесь, попытался я утѣшить бѣднаго казначея. — Предсѣдатель васъ только стращаетъ. Нельзя допустить такой наглости съ его стороны.

— Вы мало знаете этого барина, если воображаете, что есть низость, къ которой онъ не былъ бы способенъ.

— Во всякомъ случаѣ, я, своей особой, васъ спасти не въ силахъ. Пойдемте къ откупщику.

Принципалъ выслушалъ разстроеннаго, убитаго казначея и разсмѣялся.

— Не безпокойтесь, сказалъ онъ самоувѣренно. — Это не болѣе какъ шутка. Сходите въ предсѣдателю, приказалъ онъ мнѣ:— и попросите его отъ моего имени положить конецъ этой комедіи.

Добрый часъ просидѣлъ я въ пріемной, пока великій администраторъ удостоилъ меня принять. Какъ будто увидѣвъ меня въ первый разъ въ жизни, онъ выпучилъ на меня совиные глаза, ковыряя мизинцемъ во рту. Это былъ рослый мужчина, суроваго вида, съ военными ухватками.

— Что вамъ угодно? процѣдилъ онъ сквозь зубы.

— Я присланъ къ вашему превосходительству г. откупщикомъ.

— Что ему отъ меня угодно?

Я объяснилъ обстоятельно, въ чемъ дѣло.

— Не думаетъ-ли г. откупщикъ, что предсѣдатель палаты войдетъ съ нимъ въ стачку, чтобы закрывать его плутни со взяточникомъ казначеемъ?

— Ваше превосходительство, осмѣлился я робко замѣтить: — но этому дѣлу, я самъ… имѣлъ честь явиться къ вамъ и… получить разрѣшеніе.

— Вы… врете! ошеломилъ меня наглецъ и повелительно указалъ на дверь.

Когда я передалъ принципалу о пріемѣ, сдѣланномъ мнѣ предсѣдателемъ, онъ потерялъ всю свою самоувѣренность и видимо растерялся. Натянувъ на скоро фракъ и перчатки, онъ самъ поспѣшилъ туда, гдѣ я потерпѣлъ крушеніе. Черезъ четверть часа онъ возвратился разъяреннымъ.

— Представьте себѣ, этотъ подлецъ меня не принялъ… понимаете, не принялъ! Всего нѣсколько дней тому назадъ онъ, почти на колѣняхъ, выканючилъ у меня сверхокладную подачку, а теперь… Дѣло принимаетъ серьезный видъ. Мнѣ эта штука угрожаетъ скандаломъ, отвѣтственностью. Что дѣлать?

— Въ такомъ случаѣ, позвольте ужъ мнѣ дѣйствовать, вызвался я.

Принципалъ удивленно посмотрѣлъ на меня.

— Что-же вы можете сдѣлать, когда я самъ потерялъ вліяніе?

— Мнѣ пришла счастливая мысль въ голову… Пока, это мой секретъ.

— Пожалуста, дѣйствуйте, какъ знаете. Не жалѣйте денегъ, чтобы потушить это дѣло.

Я испыталъ сначала все свое, краснорѣчіе, убѣждая казначея пойти съ повинною въ начальнику, чтобы вымолить себѣ прощеніе. Но казначей былъ съ головы до пятокъ гонорный шляхтичъ.

— Я скорѣе положу голову на плаху, чѣмъ унижусь до такой степени! рѣшилъ онъ, разъ на всегда.

Тогда, я отправился къ фактору Шмеркѣ.

Въ той польско-русской мѣстности, гдѣ эта исторія случилась, всякій, мало мальски вліятельный чиновникъ имѣлъ своего любимца фактора, черезъ котораго онъ конфиденціально обдѣлывалъ своя мутныя дѣлишки. Этотъ мудрый обычай былъ удобенъ въ томъ отношенія, что чиновникамъ не приходилось сталкиваться лично со всякой мелюзгой, опасною своею болтливостью. Въ прямомъ смыслѣ, нѣкоторые чиновники не брали, а брали за нихъ факторы, будто съ тѣмъ, чтобы замолвить словечко у своего покровителя. Эти факторы, въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, богатѣли, и за тѣмъ, вступали въ разрядъ крупныхъ первогильдейцевъ. Просителямъ евреямъ махинація эта была тоже очень удобна: имъ не приходилось дрожать и мямлить предъ ясновельможными панами, они могли отнестись къ своему-же брату прямо на еврейскомъ жаргонѣ. И такъ, разные, съ виду ошарпанные Гершки, Ицки и Шмерки представляли собою полицеймейстеровъ, предсѣдателей и прочихъ администраторовъ и судебныхъ дѣятелей. Факторъ Шмерка, къ которому я обратился, былъ фактотумомъ предсѣдателя.

Шмерка принялъ меня очень предупредительно и любезно, хотя и не могъ скрыть нѣкотораго удивленія. Онъ зналъ, что гигантъ откупъ не нуждается ни въ чьемъ посредничествѣ.

Я объяснилъ ему откровенно, въ какомъ затруднительномъ положеніи находится мой принципалъ и попросилъ его совѣта, конечно, пообѣщавъ предварительно что нужно. Шмерка глубоко задумался, машинально кудрявя свои тощіе пейсики.

— Мой — ужасно упорный оселъ, сказалъ онъ наконецъ. — Если онъ себѣ заберетъ что-нибудь въ голову, то и клиномъ оттуда не вышибешь. Я тутъ ничѣмъ помочь не могу… Есть, впрочемъ, одно средство…

— Скажите, ради Бога, какое?

— Онъ большой трусъ… Совѣсть, знаете, не чиста… Понимаете? Его припугнуть-бы не мѣшало; авось подастся. Разъ какъ-то я это средство надъ нимъ съ большимъ успѣхомъ испробовалъ. Это было во время рекрутскаго набора…

— Но какъ и чѣмъ его припугнуть?

— Я вамъ дамъ наставленіе. Но, смотрите, все, что я вамъ скажу, должно навсегда остаться между нами… Иначе, вы погубите меня. Но прежде всего: если мое средство удастся, что я за мой совѣтъ получу?

Мы сладили. Черезъ часъ, нравственно вооруженный съ головы до пятокъ, я былъ уже въ пріемной