Дневник - Генри Хопоу

глаза. Дед общался с нами, но называл другими именами. Да и общение это было скорее монологом о любви.

К дню его смерти весь его арсенал из подвальной мастерской перекочевал в одну из четырех комнат дома, в которой дед и проводил все время. Все стены были увешаны тисками, молотками, кусачками… Только в день его смерти мы наконец догадались, что все это время своего старческого кретинизма дед общался не с нами, а со своими инструментами. Понимаете?

Они понимали, каждый из них общался с вещью. Они не ответили — только переглянулись. Витька оживленно забегал глазами по мастерской-бункеру.

— Да, Витя, многое из того, что ты здесь видишь, общалось с моим дедом. Тебе же повезло общаться с его Разводным Ключом.

— Но… Я не понимаю… Как?

— Совсем давно, когда дед еще жил настоящей жизнью, Ключ украл какой-то забулдыга. Тот забулдыга помер, и Ключ достался другому. И другому. И еще, и еще, пока не достался правильному хозяину.

— Это мне-то? — спросил Витя.

— Тебе-тебе.

— Я его не отдам. — Забыв об усталости, Витя вцепился в Ключ. Он был только его и никого больше.

— Я и не собирался его отнимать у тебя. Мне он не нужен. Он твой по достоинству.

Авария заварил травяной чай, разлил его по четырем кружкам. В первую очередь он заботился о Викторе: чай насыщал организм и действовал лучше любого энергетического напитка, да и самому ему нужно было бодрствовать, поскольку дел на сегодня было еще предостаточно.

— Дед умер, мы же продолжили жить. Тоскливо, ну а что поделать?

Мама увлеклась вязанием. Вообще у нее было много хобби: вышивание крестиком, японские кроссворды, мыльные сериалы, стихи… Все они были мгновенными, мимолетными. На вязание же она подсела по-крупному. Каждый вечер, после работы (а работала она кондуктором автобуса, маршрут семнадцать, доставляющего людей с Рабочего Городка к Бетонному заводу) она уединялась в спальне, на единственном кресле, и вязала. И читала стихи, выученные на прошлом ее хобби. В основном то были стихи Сереги Есенина — больно уж она их любила.

Мама вязала все. Вообще все, что только можно представить. Брала заказы у своих подруг и их знакомых. Так однажды, например, сын знакомой подруги заказал шапку с петушиным гребешком, так мама связала! Представляете?

Мама вязала много и с душой. Разными нитками. Но однажды я заметил то, что сильно меня смутило: какими бы нитками она не пользовалась, рядом с ней всегда находился синий моточек. Он всегда находился справа, на подлокотнике кресла. Казалось бы, ерунда, но это еще не все. Мама смотрела не на вязь, а на тот самый синий клубок. И стихи она читала не для себя — для него. А ее глаза…. Такие глаза бывают только у влюбленных… Как у вас.

— Никакие мы не влюбленные, — пробубнил Илья.

— Точно! Чего это! — Вика покраснела.

— Да бросьте. По вам все видно. — Авария потрогал лоб Вити, тот горел. Он смочил полотенце водой и приложил ко лбу. — Потерпи, Вить, арбидол должен подействовать.

— Любовнички… — просипел Витя, глядя на друзей. Он сильно устал, вымотался, но не мог себе позволить не подколоть ребят, тормошащих его каждую минуту.

Вика с Ильей молчали, но их пылающие красным пламенем лица говорили о многом. Авария попал в точку.

— Вслед за стихами, пошли разговоры. Односторонние, как и у деда. Мама общалась с клубком. Она называла его Сережей (видать, в честь Есенина). Трудно сказать, о чем она с Сережей общалась, но ни мне, ни папе эти разговоры не то что не нравились — они мешали нам жить.

Мама разговаривала ночами. Про нас с папой совсем позабыла. Ее связь с синим мотком ниток перешла на новый уровень: она стала брать его на работу. Это плохо кончилось.

— Она умерла? — Вика вздрогнула.

— Сначала на маму жаловался водитель автобуса, — продолжил Авария, — якобы та всю смену бормочет себе под нос и пробивает поездку только половине пассажиров. Это дошло до руководства. Маме сделали выговор. Второй. Ну а ей-то что? Начхать, пока Сережа рядом.

Так все и продолжалось, пока однажды на остановке «Техникум» к ним в автобус не зашел подвыпивший студент. Он подал маме деньги за проезд, но та лишь глупо посмотрела на него и продолжила бормотать. Студенту показалась, что она его оскорбила, но быстро осознал: с кондукторшей не все в порядке. Будь он трезв, проигнорировал и проехал бесплатно, но алкоголь в его организме пробудил монстра. На весь автобус он стал оскорблять маму и в выражениях, собственно говоря, не скромничал. Он поливал ее матом.

«Успокойтесь, молодой человек», — наконец сказала она ему.

Пассажиры, в мгновение ока ставшие случайными свидетелями, потом рассказывали прессе, что кондукторша поднялась со своего кресла, медленно опустила руку в кошель с мелочью. Лишь единицы заметили в тот момент ее глаза: пустые и синие. «Глаза покойника» назвала их старушонка, что сидела прямо у выхода из автобуса.

Из кошеля мама достала вязальные спицы. Одним резким движением те воткнулись студенту в пах. Студент взвыл. Взвыл весь автобус. Водитель начал утапливать в пол педаль тормоза, проклиная тот сучий день. Глаза мамы стали прежнего цвета (они у нее были карими… карими) и округлились. Она взглянула на руку, которой все еще вдавливала спицы в бедного выпивоху, и, похоже, поняла, что только что натворила.

На скорости в сорок километров в час она повернула рычаг аварийного открывания дверей и выбросилась из автобуса головой вперед.

— Жуть! — не выдержала Вика.

— Кошмар! — поддал Илья.

— Оху… кхе-кхе! — откашлялся Витя.

— Так и есть… Милиционеры — так их тогда называли — в тот день рылись в личных вещах моей мамы — искали наркоту. Они были уверены, что мама плотно сидела на опиатах, но ни в сумке, ни дома, ни в ее крови их замечено не было. Не было замечено и Сережи, синего клубка. Он появился после ее похорон. Утром в квартире зазвонил дверной звонок. Папа открыл дверь. На пороге лежал мамин Сережа.

— Что вы с ним сделали? — спросила Вика. Вата, которой она вытирала слезы под глазами, к тому времени полностью промокла. Она оторвала еще.

— Сначала он лежал в стеклянной салатнице за стеклянными дверями стенки в гостиной. Потом, чтобы тот лишний раз не мозолил глаз, папа положил его в кастрюлю и накрыл крышкой. Кастрюлю вынес на балкон. На следующее утро Сережа снова лежал в салатнице на прежнем месте.

— А потом?

— Потом на последние деньги папа купил маленький сейф.

— И на следующий день клубок снова был в салатнице? — предположил Илья.

— Нет, —