Сказки немецких писателей - Новалис

подплыла к нему. Она вынесла его на поверхность. И поплыла с ним далеко-далеко по морям и океанам. Близ одного портового города выплыла она на мелководье.

— Ах, плавать и путешествовать так прекрасно!

— Верно, но этому надо учиться. — С этими словами рыба скрылась в волнах.

Шелих поднялся на берег. Он был полон энергии и надежд. Вскоре ему посчастливилось наняться юнгой на одну парусную шхуну. Он ушел в дальнее плавание к чужим берегам и со временем стал дельным моряком. Но и теперь он не писал отцу, хотя скучал по нему ещё больше, чем в бытность свою летчиком. Он хотел, чтобы его считали пропавшим без вести, решив хорошенько потрудиться, а потом приехать к отцу в звании капитана. И твердо держался этого решения. По временам он боялся, что умрет от тоски. Да и морская жизнь уже перестала его радовать. Впрочем, Шелих быстро продвигался по службе: стал матросом, затем боцманом, потом штурманом.

В тот день, когда он получил патент капитана, к нему пришел слуга, приехавший с далекой родины, чтобы тоже стать моряком. Слуга принес известие, что полгода назад Эммануэль Ассуп умер.

И тут боль переполнила сердце сына. Он бросился домой.

Он упал на могиле отца и горько зарыдал. Потом, сам не зная как, пришел он к черепахе. Но и она умерла. Панцирь с истлевшими останками лежал всё на том же месте. Шелих закопал черепаху возле могилы старого Ассупа.

Шелих метался в отчаянии, спрашивал птиц, спрашивал рыб, почему они счастливы, почему он несчастлив. Но ни птицы, ни рыбы больше ему не отвечали.

И тогда, бесконечно одинокий, начал он приводить в порядок бумаги отца. В письменном столе он обнаружил тетрадь в простой обложке. Вот что старик написал там уже слабеющей рукой:

Урок, что другом дан, суровей остальных.

Порою Зло на верный путь тебя направит;

Вопросов не задав, ошибок не исправить:

Всегда учись на опыте других!

ПО ТУ СТОРОНУ ГЕОГРАФИИ

Извозчик Порезель затосковал — работа не приносила никакого дохода. Устало и тупо сидел он день и ночь на козлах. Устало и тупо стоял и трусил и его мерин, который за одиннадцать лет службы привык к порезельским вожжам и даже спал после работы рядышком с хозяином.

Однажды утром извозчик, по обыкновению, развалился на соломе в конюшне и вздохнул:

— Эх, кабы помереть уже, что ли! — И, представив себе, что было бы, если бы он помер, невольно зажмурился. Вернее, не совсем зажмурился, а, скорее, прищурился, и тут, к своему непомерному изумлению, увидел, что мерин вдруг скорчил ехидную мину, а потом расхохотался, но тут же прикрыл морду копытом, точно человек, который слишком громко засмеялся.

Извозчик вытаращил глаза, но мерин, как ни в чём не бывало, уже принял свой обычный усталый и тупой вид. Наверное, господин Порезель попросту вздремнул. Невероятно, чтобы лошадь такое вытворяла, да ещё, выходит, водила хозяина за нос целых одиннадцать лет. И всё-таки… Нет, тут что-то не так!

В следующие дни Порезель часто притворялся спящим, а сам подсматривал, и вот глядит однажды — а коняга-то вдруг поднялся на задние ноги, скрестил на груди передние и давай расхаживать эдаким манером по конюшне, приговаривая вполголоса:

— Вот был бы я кобылкой, господин Порезель в меня влюбился бы, и народились бы у нас деточки-мулы…

— Да ты что ж, чепуху какую мелешь! — завопил извозчик, вскакивая. — Ах ты, скотина ты подлая!

— А вот и врешь, никакую не чепуху, — невозмутимо возразил конь, да с таким добродушным спокойствием, что у хозяина кнут выпал из рук. — Полно, полно, будет тебе, — продолжал он, увидев, что оторопевший Порезель тяжко осел на землю. — Уж я-то знаю, как твоему горюшку пособить. Правда, и тебе придется через кой-что пройти.

— Согласен на всё, — простонал Порезель.

Конь высморкался, утерся копытом и сказал:

— Пора тебе убираться со света, с этого света.

Хозяин понуро кивнул:

— Ага… Умереть… Это самое лучшее.

— Да нет же! Слушай! Сейчас ты немедля отправишься на улицу Фазанов, дом номер… Погоди, давай-ка говорить тише. — Всё остальное мерин по секрету прошептал извозчику на ухо. Странный он дал совет. Извозчик покраснел как рак, потом побелел как полотно, потом сделался цвета берлинской лазури. Но в конце концов он отбросил сомнения, встал, сердечно обнял коня, и тот его тоже сердечно обнял на прощанье. Затем извозчик припустил на улицу Фазанов, в указанный ему дом, где, будучи допущен в гостиную, сказал владельцу особняка следующее:

— Я имею честь сообщить вам важное… Позвольте, где тут у вас?… Извините, мне что-то нехорошо…

Войдя в некое маленькое помещение, извозчик запер за собой дверь, на что-то сел, что-то сделал. Потом он протиснулся внутрь, устроился поудобнее, дернул за ручку, был подхвачен течением, совершенно размяк, чувствуя, что делается всё длиннее, всё эластичнее, ибо его всосала труба.

Чем дальше, тем быстрей мчался Порезель по нескончаемому трубопроводу, увы, не головой, а ногами вперед. Оттого-то и вышло, что когда труба разделилась на два рукава, то на сем перепутье левая нога извозчика попала в левый рукав, а правая — в правый и… Трах! Ох! Стоп! Приехали. Но по правую ногу от себя он увидел указатель «К отстойным сооружениям», а поскольку Порезель возомнил себя уже вполне отстоявшимся и состоявшимся, то он выдернул правую ногу из соответствующей трубы и стремительно понесся дальше. В дневнике извозчика, который дошел до нас впоследствии, а каким образом — об этом ещё пойдет речь, к величайшему прискорбию, автор из-за своей забывчивости не упоминает ни названия, ни географического положения той примечательной страны, где он в конце концов пристал к берегу в некоем водоеме, выглядевшем в точности так же, как тот, в котором началось его путешествие.

Он выбрался наружу и, найдя дверь помещения, а затем и дверь в прихожую незапертой и не смея познакомиться с людьми, в чье жилище он попал столь нетривиальным способом, поспешил тайно удалиться.

Он очутился в таком городе и в такой стране, где всё было совершенно как у нас, за исключением одного небольшого, но весьма глубокого отличия: здесь не знали, что такое боль.

Наблюдателю вроде Порезеля, простого извозчика, не обладавшего широким кругозором, разумеется, не дано осознать величайшее принципиальное значение и все последствия подобного состояния обезболенности. Поэтому он повествует о малосущественных, а зачастую вообще незначащих фактах. Так, например, об огромном удовольствии, с каковым он на первых порах каждый день бегал к зубному врачу, чтобы рвать абсолютно