На повестке дня - Икар - Роберт Ладлэм

— Думаю, он просто выдохся, — сказала Калейла. — Мы с тобой и то на пределе!

— Через полчасика загляну к нему, — произнес Эван задумчиво.

— Вместе заглянем. Мэнни прав, пусть медсестры отдохнут.

— Пусть отдохнут! Скоро труповозка появится, а нам ведено обеспечить полное отсутствие всякого присутствия.

— Думаешь, я не поняла, почему медсестер отправили спать раньше времени?

— Думаю, поняла, — улыбнулся Эван. — Выпить хочешь?

— Хочу... но не выпить...

Эван бросил на Калейлу внимательный взгляд:

— Проголодалась? Сейчас наведаюсь на кухню, принесу что-нибудь.

— Да ну тебя! Неужели непонятно, что я тебя хочу?

— Вот так так! — опешил Эван. — Где твоя жалость? Будь снисходительна к страдающему человеку!

— Жалости от меня ты не дождешься, я тебе уже говорила. Для этого я тебя слишком уважаю, о чем я тоже говорила.

А что касается снисходительности... о снисхождении просят лишь виноватые.

— Я не это имел в виду.

— По-моему, ты сам не знаешь, что ты имел в виду. И вообще, Эван, ты слишком много говоришь.

— Калейла, я не сторонник скоропалительных решений, да и действий тоже. Если ты считаешь, что постель — это все, тогда другое дело. Но для сведения 'хочу подчеркнуть особо, что в отношениях двоих не это главное.

— Черт побери, ты чересчур много говоришь!

— А ты все время ускользаешь. Почти полтора месяца я пытаюсь приблизиться к тебе, стараюсь вызвать тебя на разговор о нас с тобой, хочу разрушить стену, которую ты между нами воздвигла. А ты держишь меня на расстоянии. Почему?

— Потому что я боюсь.

— Чего?

— Нас обоих!

— Ничего не понимаю! Может, объяснишь?

— Минувшей ночью ты молчал, но кое-что дал мне понять. Думаешь, я не слышала? Ходил взад-вперед у моей двери...

— Почему ты ее не открыла?

— А почему ты ее не вышиб? Они засмеялись и обнялись.

* * *

Все было иначе, чем на Бахрейне.

Они ласкались, они торопились поскорее узнать все друг о друге, и это узнавание оказалось чудесным. «Хорошо, что в этом мире, сошедшем с ума, есть ты!» — говорила она ему молча, без слов. «С тобою мне все сложности по плечу!» — говорил он ей, молча лаская ее. Их нежные касания наполнились обещанием отношений ровных, гармоничных и длительных. На всю оставшуюся жизнь!

А после Бахрейна осталась лишь пустота и неуверенность друг в друге.

Они ласкались, и оба долго не могли насытиться пришедшей наконец близостью. После вершины наслаждения обладания друг другом они не разжали кольцо сплетенных рук, они тихо разговаривали обо всем и ни о чем. А потом снова были предельно близки. Так и уснули, крепко обнявшись.

Как только солнце заглянуло в окно, Эван сразу проснулся. Чашу любви он испил до дна и поэтому ощущал себя благостным и умиротворенным. Он протянул к Калейле руку, но ее рядом не оказалось.

Эван открыл глаза. Калейлы не было. Он приподнялся на локтях... Одежда Калейлы лежала на стуле. Только тогда он облегченно вздохнул. Дверь в ванную и дверцы стенного шкафа были открыты. Увидев это, Эван тихо рассмеялся. Герой Омана и опытный разведчик из Каира приехали на Багамы с сумками через плечо, а потом в бешеной спешке забыли их либо в правительственной машине в Нассау, либо в истребителе F-106. И ни один из них не заметил этого до тех пор, пока уже ближе к концу волшебной ночи Калейла не произнесла:

— Между прочим, я купила потрясающую ночную рубашку для поездки на Багамы. Ничего не ждала, но надеялась... Думала, надену ее, а ты скажешь: «Какая ты прелесть!»

— Какая ты прелесть! — сказал Эван и поцеловал ее в губы.

— А у тебя что было в сумке? — спросила Калейла, переведя дыхание.

— Грязные носки и руководство по сексу. Ничего не ждал, но надеялся...

Они снова упали в объятия друг друга. Комизм ситуации, казалось, сблизил их еще больше.

Кто-то из них сходил проверить Мэнни, но Эван так и не мог вспомнить, кто именно.

Он встал с кровати, заглянул в стенной шкаф. У него было два банных халата, но один теперь отсутствовал. Чтобы выглядеть на все сто, Эван принял душ, побрился, вылил на себя полфлакона одеколона. Надев второй банный халат, он вышел из спальни и зашагал по коридору в гостиную.

Калейла сидела на массивном сосновом столе с черной кожаной столешницей и вполголоса разговаривала по телефону. Заметив Эвана, она ему улыбнулась и опять сосредоточилась на разговоре с человеком на другом конце провода.

— Все ясно, — сказала Калейла, когда Эван подошел ближе. — Буду держать с вами связь. — Она соскользнула со стола. При этом движении полы халата распахнулись, обнажив красивые длинные ноги. Калейла запахнула халат и, положив на плечи Эвана руки, сказала:

— Поцелуй меня, мой дорогой!

— Жаль, что я не опередил тебя. Надо было высказать это желание первым!

Они целовались до тех пор, пока Калейла не сообразила, что еще пара минут — и им не миновать спальни.

— Ну ладно, ладно, Эван! Мне надо тебе что-то сказать.

— Почему вдруг «Эван»?

— То есть?

— Очень приятно слышать, когда ты говоришь знаешь что?

— Что?

— Мой дорогой...

— Мой дорогой, моя дорогая... Обычная форма обращения.

— Кажется, я изувечу любого, если ты при мне к кому-либо обратишься с подобными словами.

— Ты это серьезно?

— Вполне.

— Но это же, мягко говоря, глупо! Ты что, полагаешь, я из тех, кто прыгает из одной постели в другую? — спросила Калейла, снимая руки с его плеч.

— Нет! Конечно нет! Но поскольку уж мы об этом заговорили, давай поставим точки над "i".

— Давай! У меня были мужчины. И к некоторым из них я обращалась со словами «дорогой» и даже «любимый». Но если ты, безжалостный эгоист, действительно хочешь знать правду, то она такова: я никогда никому не говорила «мой любимый». Тебе все ясно?

— Не заводись! — Эван потянулся к ней.

— Нет, нет! Убери руки...

— По-моему, ты только что просила тебя поцеловать. Что изменилось?

— Ты показался мне слишком рассудочным, а любовь, на мой взгляд, идет от сердца.

— Калейла, милая, рассудок с сердцем вечно не в ладах, но ко мне эта аксиома не имеет никакого отношения. Я тебя люблю. И если раньше мне было все равно, вернее, не особенно заботило, когда меня настигнет пуля, мгновенной будет смерть или мучительной, то теперь, поверь, хочется жить ради тебя. Искоренять зло, насаждать добро... И все это ради тебя!