Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

Бойцы Сопротивления выслеживали гестаповцев и эсэсовцев везде, где только могли. 6 августа штурмбанфюрер Людвиг Кепплингер из 17-й моторизованной дивизии СС попал в засаду в районе Вилье-Шарлемань к югу от Лаваля. На следующий день был застрелен начальник гестапо в Шатору. Вечером 10 августа немецкие власти объявили, что в тот день «в боях на французской территории было уничтожено 128 террористов». Через три дня на главной улице городка Турувр в департаменте Орн было казнено 18 человек, а все дома на улице – сожжены. Нет никаких сомнений в том, что это было делом рук дивизии «Гитлерюгенд». Артиллерийский полк дивизии издал приказ, в котором говорилось, что репрессии «не могут быть чрезмерно жесткими».

Жестокая резня продолжалась почти до конца августа, когда все надежды удержать Францию у немцев окончательно рухнули. Осталась лишь дикая злоба. В городке Бюшер близ Труа (департамент Об) эсэсовцы убили 68 человек, включая женщин, детей и даже младенцев. 25 августа, в отместку за атаку ВФВ на грузовик вермахта, в ходе которой было ранено три немецких солдата, эсэсовцы убили в деревне Майе (департамент Эндр и Луара) 124 человека, в том числе 42 женщины и 44 ребенка, а саму деревню сожгли дотла. В населенных пунктах Таво и Пломьон (департамент Эна) солдаты эсэсовских дивизий «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» и «Гитлерюгенд» убили в общей сложности 34 мирных жителя, лишь один из которых был членом Сопротивления. За 1944 год в 26 самых жестоких расправах на территории Франции было уничтожено 1904 мирных жителя[254].

Прорыв в Нормандии совпал по времени с высадкой в Южной Франции 15 августа, приведшей к спешному отступлению не только немцев, но и «милиции» – ненавистного вишистского военизированного формирования. В последовавшие несколько дней военнослужащие люфтваффе, военные моряки из портов Южной и Западной Франции, сотрудники организации Тодта, снабженцы, капелланы, силы безопасности – весь аппарат германского оккупационного режима, разросшийся за четыре года, – все были эвакуированы. Земля под ногами у «милиции» горела по всей Франции. Прекрасно понимая, какая участь их ждет, если они останутся, члены этой преступной организации в поисках спасения устремились на восток Франции, а затем и в Германию. Они захватывали машины, мотоциклы, лошадей, продукты – словом, все, что могло пригодиться в пути.

Немецкое командование на юго-западе приказало своим войскам отступать «маршевыми группами». Прорваться удалось немногим. Самые усталые и голодные были вынуждены сдаваться Сопротивлению и американцам. Бойцы Сопротивления убили относительно немного попавших к ним немецких пленных. Их торжественно передавали союзникам или французской регулярной армии. Но вряд ли среди уцелевших был хотя бы один захваченный гестаповец, эсэсовец или сотрудник полиции безопасности[255].

Используя тактику выжженной земли, немецкие войска уничтожали мосты, телефонные линии, железнодорожные пути, порты, а также любые учреждения, которые могли бы впоследствии помочь в восстановлении разрушенного. Группы связи УСО при 21-й армейской группе и выдвинутой к фронту части ВШ СЭС обратились к Сопротивлению с просьбой о «контрвыжигании» – пресечении попыток немцев разрушить за собой все дороги.

Конец немецкой оккупации означал и конец вишистского режима. В Нормандии высокопоставленный чиновник Виши во время американского прорыва сообщал, что «обстановка на фронте развивается в новом направлении» и он планирует отступить, чтобы «перейти на французскую территорию, согласно приказу правительства». Он отступил вместе с местным немецким фельдкомендантом, который дал ему бензин для машины. Но каждый раз, когда он пытался создать новую префектуру – сначала в Гавре, потом в Сен-Пуа, а затем и в Мортене, – быстрота наступления американцев снова и снова заставляла его срываться с места. Пьер Лаваль, петеновский премьер-министр, пытался убедить престарелого маршала искать защиты в штабе Эйзенхауэра[256].

Вакуум власти на обширных территориях во Франции, особенно остро ощущавшийся в Дордони, Лимузене, Коррезе, а также в Центральном массиве и на юго-западе, привел к тому, что различные группы партизан стали сводить счеты с теми, кто прислуживал немцам. Мстили не только формальным коллаборационистам, но и классовым врагам, которых считали коллаборационистами. Подобное развитие событий нетрудно было предвидеть, как только началось вторжение союзников. Вскоре после их высадки в направленном в Париж докладе местных вишистских властей говорилось о «регионах, где вот-вот вспыхнет отвратительная гражданская война». В июле английский агент сообщил Лондону об обстановке в Лимузене, сложившейся в результате атак Сопротивления и зверских немецких репрессий: «Перед лицом этого варварства содрогается вся округа. Крестьяне прячутся в лесах, а наблюдатели подают с башен сигналы при приближении любой немецкой машины. Область охвачена насилием: немцы, маки и “милиция” воюют друг с другом. Законной власти здесь больше нет»[257].

Поводов для мести имелось больше чем достаточно, но за эмоциональным накалом мщения порой скрывались политические, а то и личные расчеты. Сводились личные счеты, шла борьба за власть в послевоенной Франции. До отступления немцев различные группы Сопротивления убили около 6000 человек. Затем, в рамках того, что впоследствии назовут «неофициальными зачистками», погибло еще 14 000 с лишним. Некоторые английские и американские солдаты тоже убивали французских коллаборационистов, но большинство предпочитало закрывать на их прошлое глаза, считая, что, не пережив немецкой оккупации, они не имеют права судить местных. Но, вероятно, наиболее шокирующая статистика заключается в том, что в Бретани треть погибших составили женщины.