Игра в цивилизацию (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паккер вспомнил, как сказал Гриффину, что верит в Тони. Что ж, похоже, он сказал правду. Верит и даже гордится. Спору нет, Тони еще тот тип... Подумав об этом, Паккер самодовольно улыбнулся: «Ну прямо как я в молодости».
Вспомнить хотя бы ту тройную сделку с поддельной старинной мебелью в английском стиле, с картинами с Антареса и местной разновидностью самогона из системы Крысы! Боже, как он их всех тогда обобрал!
Зазвонил телефон, и Паккер двинулся в гостиную, шлепая босыми ногами по полу.
Телефон продолжал трезвонить.
— Иду уже! — сердито крикнул Паккер.— Иду!
Он подошел к телефону и снял трубку.
— Это Пикеринг,— сказал голос в трубке.
— Пикеринг... О да. Рад вас слышать.
— Мы договаривались насчет конверта из системы Полярной звезды.
— Да, Пикеринг, я вас помню.
— Вы случайно не отыскали тот конверт?
— Отыскал, но, извините, там полоска только из четырех марок. Я говорил тогда о пяти, но, сами понимаете, память. Годы идут, и...
— Мистер Паккер, вы согласны продать этот конверт?
— Продать? Да, ведь я обещал. Дал слово, сами понимаете... Хотя теперь об этом жалею.
— Он в хорошем состоянии?
— Мистер Пикеринг, учитывая, что это единственный конверт...
— Могу я подъехать в ближайшее время взглянуть на него?
— Пожалуйста. Когда вам угодно.
— Вы подержите его для меня?
— Разумеется,— согласился Паккер,— В конце концов, никто, кроме вас, и не знает еще, что у меня есть этот конверт.
— А цена?
— М-м-м... Я говорил о четверти миллиона, но речь тогда шла о полоске из пяти марок. Поскольку их только четыре, можно несколько снизить цену. Я же не вымогатель, и со мной всегда можно договориться.
— Да уж,— сказал Пикеринг с ноткой обиды в голосе.
После того как они распрощались, Паккер долго сидел в кресле, положив ноги на стол, шевелил пальцами и удивленно разглядывал их, словно никогда раньше не видел.
Сначала он продаст Пикерингу конверт с полоской из четырех марок за двести тысяч. А затем пустит слух, что существует конверт с полоской из пяти. Пикеринг, когда узнает, будет вне себя. Конечно, он испугается, что кто-нибудь его опередит и купит конверт с пятью марками, тогда как у него есть только четыре. Такого позора коллекционер вроде Пикеринга просто не вынесет.
Паккер усмехнулся и произнес вслух:
— Клюнул.
За конверт с пятью марками он, возможно, выручит сразу полмиллиона. И Пикеринг никуда не денется, выложит. Нужно будет только назначить цену повыше и позволить ему сбить ее до пятисот тысяч...
Часы на столе показывали десять — обычно он в девять уже лежал в постели.
Паккер пошевелил пальцами ног. Странное дело — не то что спать, но даже ложиться не хотелось. Он и разделся-то только по привычке.
Девять часов, надо же. В такую рань — и ложиться спать. Но ведь было время, когда он раньше полуночи об этом даже и не думал. А то, случалось, и вовсе не ложился, вспомнил Паккер, добродушно усмехаясь.
Однако в те годы ему было чем заняться, куда пойти, с кем встретиться. И елось тогда славно, и пилось в удовольствие... Не то что сейчас. Теперь и выпивку-то делают какую-то не ту, и повара хорошие перевелись. А что касается развлечений... Эх, да что там говорить. Друзья тоже — кого-то уже нет, с другими просто жизнь развела в стороны. Все ушли.
«Ничто не вечно»,— подумал Паккер.
Он сидел, шевелил пальцами ног и смотрел на часы. Непонятно почему, но его вдруг охватило странное будоражащее чувство.
Тишину квартиры нарушали только два звука — мягкое тиканье часов и неторопливое бульканье корзины со спорами.
Паккер наклонился над краем стола и взглянул на корзину: стоит как вкопанная — полная корзина небывальщины, пробудившейся вдруг к жизни.
Когда-нибудь, подумалось ему, кто-нибудь наверняка узнает, откуда взялись эти споры, с какой далекой планеты, в туманных далях у окраины Галактики. Может быть, даже сейчас нетрудно определить, где выпускаются марки,— если только он поделится с кем-нибудь своей информацией, если покажет кому-нибудь в правительстве эти конверты. Но и конверты, и информация стали теперь коммерческой тайной — слишком ценной, чтобы делиться ею с кем-то посторонним, а потому конверты заперты сейчас в надежном банковском сейфе.
Разумные споры — отличное средство для доставки почты. Наносишь немного этой желтой каши на конверт или бандероль, пишешь адрес — и готово! А когда письмо доставлено, споры покрываются оболочками и ждут, пока снова кому-нибудь не понадобятся.
Сегодня они работают на Земле, и, может быть, наступит день, когда они возьмут на себя заботу о порядке на всей планете: будут мыть улицы и собирать мусор — в конце концов они установят на Земле эру чистоты и порядка, какой еще не знала ни одна галактическая раса.
Паккер пошевелил пальцами и еще раз взглянул на часы. Стрелки показывали почти половину одиннадцатого, но спать совсем не хотелось.
«А чего я сижу? — подумал Паккер.— Может быть, переодеться и пойти погулять, как говорится, при луне?» На небе действительно светила полная луна, он видел ее в окно. «Совсем сдурел»,— тут же сказал он себе, отдуваясь сквозь усы, однако снял ноги со стола и направился переодеваться.
По пути в спальню он невольно хмыкнул, представив себе, как обдерет этого беднягу Пикеринга...
Склонившись перед зеркалом, он пытался завязать галстук, и тут настойчиво зазвонили в дверь.
«Если это Пикеринг,— подумал Паккер,— я его спущу с лестницы. До утра не мог подождать...»
Оказалось, это не Пикеринг. На визитной карточке, которую протянул посетитель, значилось, что его зовут Фредерик Хазлитт и что он президент торговой корпорации.
— И чего же вы от меня хотите, мистер Хазлитт?
— Я хотел бы поговорить с вами,— ответил он, воровато оглядываясь,— Мы здесь одни?
— Одни, не беспокойтесь.
— Дело, которое привело меня к вам, носит довольно деликатный характер и очень меня тревожит. Я обратился именно к вам, а не к мистеру Камперу, потому что наслышан о ваших деловых качествах. Я чувствую, что вы сможете понять мои затруднения, тогда как мистер Кампер...
— Что ж, выкладывайте, что произошло,—добродушно предложил Паккер. У него вдруг возникло ощущение, что разговор доставит ему удовольствие. Гость был явно чем-то расстроен и очень напуган.
Хазлитт наклонился вперед, и голос его упал