История сионизма - Уолтер Лакер

врагов сионизма, для тех, кто считал сионистское движение величайшим несчастьем для немецких евреев и был убежден, что сионисты играют на руку антисемитам, таких деклараций было далеко не достаточно. Эти противники постоянно обвиняли руководство ассоциации в оппортунизме, в том, что оно «обходится с сионизмом слишком мягко»[563]. После I мировой войны оппозиция сионизму в целом ослабла, если не считать громогласных выступлений горстки немецких евреев — ультра-националистов. Но несмотря на то, что острота полемики пошла на спад, «Центральферайн» по-прежнему скептически относилась к палестинской авантюре и продолжала бороться с тезисом сионизма, в котором утверждалось, что немецкие евреи живут в чужой стране[564].

Сионисты в споре со сторонниками ассимиляции без труда отражали атаки тех проповедников либерального иудаизма, которые основывали свою аргументацию на мессианской роли евреев и утверждали, будто государство было исторической необходимостью две тысячи лет назад, но сейчас необходимость в нем отпала, поскольку иудаизм глубоко пустил корни в сердцах своих адептов. Подобные утверждения основывались на фантазиях, а не на фактах, так как для всех было очевидно, что за последние несколько десятилетий случаев отступничества от иудаизма произошло больше, чем за многие прошедшие века. Попросту говоря, сионисты заявляли в ответ, что все рассуждения о всемирной духовной миссии евреев — не более чем отговорка: в современном мире такой миссии у них нет. Если немецкие, французские и английские евреи предпочитают оставаться в тех странах, в которых родились, то этот выбор основан не на тоске по Мессии, а на нежелании потерять доходные места. Сионисты находились в выгодном положении, так как уже до I первой мировой войны было очевидно, что время работает против либерализма. Человечество не становилось более цивилизованным, космополитизм не добивался заметных успехов, а национализм и антилиберальные идеи получали все новую поддержку по всей Европе. Однако эта антилиберальная тенденция имела и свои недостатки. Она подкрепляла тезис сионистов об опасности положения евреев в Европе, но она же и ставила сионизм в нежелательную идеологическую близость к «правым» и реакционным движениям и идеям.

Национализм и религия, а также отношения между этими двумя понятиями оставались для сионистов самыми щекотливыми идеологическими вопросами. Многие из сионистов и вовсе были атеистами, а некоторые даже не возражали против приема в сионистскую организацию людей, не принадлежащих к иудейской религии. С этой проблемой сионистская организация справлялась по-разному: так, голландские сионисты на каком-то этапе решили не принимать в свои ряды евреев, женатых на нееврейках. Нордау, например, они бы не приняли. С другой стороны, Льюис (позднее — сэр Льюис) Намер, выдающийся английский историк, который несколько лет занимал пост политического секретаря в Еврейском Агентстве в Лондоне, принял христианство. Кое-кто из ранних немецких сионистов воспринимал расовую теорию чересчур серьезно; другие черпали вдохновение из сочинений идеологов немецкого национализма — таких, как Фихте или даже Лагард. Из-за этого их противникам в Западной Европе до и после I мировой войны было легко критиковать сионизм как движение, служащее германским интересам. ««Еврейское государство» — это бомба с часовым механизмом, порождение немецкого национального духа, призванное разрушить мир Авраама; государство Израиля — это Германия», — писал в 1969 г. один французско-еврейский автор[565]. Мягко говоря, это было искажением истины, поскольку идеи Гердера и Фихте служили идеологической основой национализма не только в Германии, но и во многих других странах. Однако, в свете последующего развития немецкого национализма, эссе, которые казались вполне невинными в период их создания, несколько десятилетий спустя представали в зловещем свете. Читая сейчас труды некоторых ранних идеологов сионизма в отрыве от исторического контекста, подчас испытываешь смущение; и критики сионизма не замедлили воспользоваться этим обстоятельством.

Но настоящее слабое место в позициях сионизма было сугубо практическим[566]. Сионисты разрушили систему аргументации, которой пользовались либералы, и показали несостоятельность и фальшь ассимиляции. Но какую альтернативу они могли предложить? Случаи эмиграции в Палестину до 1914 г. были редки. Отдельные смельчаки посещали Палестину как туристы, но лишь горстка немецких (и еще меньше — австрийских) сионистов отважились поселиться там. Даже после 1918 г. количество еврейских иммигрантов из Центральной Европы исчислялось сотнями, а не тысячами, а из Западной Европы и из США в Палестину не ехал практически никто. И все это — несмотря на торжественные декларации и обещания, такие, например, как резолюция, принятая на конференции немецких сионистов в Познани и гласившая, что долг каждого сиониста — готовиться к жизни в Палестине. Но что же тогда означало «быть сионистом»? В большинстве случаев — всего лишь вносить деньги в национальные фонды, читать сионистскую литературу, говорить о Палестине, участвовать в разнообразной политической деятельности и, возможно, изучать иврит. Однако 99 % сионистов Западной и Восточной Европы, как рядовые члены организации, так и ее лидеры, вопреки своим заявлениям о готовности ехать в Палестину, продолжали более или менее спокойно жить в диаспоре, работать врачами или юристами, заниматься торговлей или промышленностью, публиковать книги и статьи. Антисионисты, выслушивавшие от своих противников обвинения в том, что они «живут во лжи», могли бы в ответ с легкостью указать на это вопиющее несоответствие между теорией и практикой сионизма.

С точки зрения сионистов, вполне справедливо было настаивать на полных гражданских правах для себя в той стране, где они родились, несмотря на факт их принадлежности к другой нации. Гораздо труднее было оправдать активное участие сионистов в немецкой, британской или французской политике. Некоторые из них занимали в этих странах высокие должности на гражданской службе, были членами британского и французского парламентов и даже лидерами политических партий. Возникало противоречие, разрешить которое было не так-то просто: либо сионистские убеждения такого общественного деятеля были не очень глубоки, либо ему приходилось делить свою преданность между двумя враждебными идеями.

Нелегко было найти ответ и на критику, которой сторонники ассимиляции подвергали деятельность сионистов в культурной сфере. Они заявляли, что сионизм ни в коей мере не стремится возродить еврейские культурные традиции, а просто находится под влиянием общеевропейских националистических тенденций. Сторонники национально-культурного возрождения не могли указать с уверенностью на какие-либо специфические ценности еврейской культуры, кроме ценностей религиозных. Прожив столько веков в диаспоре, разве могли евреи сохранить что-то из своего культурного своеобразия? Они перенимали религиозные праздники у других народов; еврейские народные массы как в Центральной Европе, так и в Средиземноморье говорили на языках, заимствованных у немцев (идиш) и испанцев (ладино). Ни в одной еврейской школе не преподавали живопись или музыку, философию или историю. Еврейских писателей было множество, но еврейской литературы не существовало. Евреи повсюду жили в культурном симбиозе с коренными европейскими народами. Сионисты могли заявлять, что получившийся в результате «культурный хаос» бесплоден и