Зимний дом - Джудит Леннокс

— Тебе не кажется, что у него могло возникнуть слишком много вопросов? «Да, кстати, Хью, это ничего, что я убила своего мужа и тайно родила от него ребенка?» — Майя не улыбалась. — Робин, тебе не кажется, что такой брак был бы проклят с самого начала? Что прошлые грехи могут отравить и настоящее, и будущее?

Последовало молчание. Пальцы Робин теребили складки юбки.

— Кроме того, он наверняка стал бы меня жалеть. А я бы этого не вынесла. — Майя нахмурилась. — Тем более что он хотел детей.

— Он любил детей и умел находить с ними общий язык. Даже самые тупые прыгали у него выше головы. — Робин посмотрела на Майю. — Но после того что случилось с Марией, ты бы не смогла вновь пройти через это?

— Одна мысль об этом приводила меня в ужас. Рождение ребенка было для меня… насилием. Думаю, если бы я рожала в частной клинике… с опытными врачами… все могло бы быть по-другому. Но мне говорили, что я слишком худенькая. — Майя скорчила гримасу и оглядела себя. — Таз, мол, у меня узковат. Однако дело не только в этом…

Она встала и подошла к окну. Робин услышала ее тяжелый вздох.

— В день, когда твоему отцу исполнилось шестьдесят пять, я ездила в Лондон, на Харли-стрит, посоветоваться со специалистом насчет Марии. Накануне вечером Энни Фаулер привезла ее в гостиницу. Я встретила их там и отвезла в клинику. Понимаешь, я никогда не спрашивала врачей, может ли состояние Марии быть наследственным. Наверно, боялась. А поскольку я никогда не любила и не хотела детей, то не считала это нужным. Я всегда думала, что… — Майя осеклась.

— Что ты думала?

— Что Мария такая из-за меня. Из-за того, что я была… Из-за того, что со мной сделал Вернон. А когда я начала видеть Вернона после его смерти, это только подтвердило мою уверенность. Что я безумна. Наверно, мой отец тоже был безумным, если покончил с собой. — Она коротко и невесело рассмеялась. — Три поколения, Робин. Ты можешь представить себе, сколько зла я могла принести в этот мир? Можешь представить себе, каких чудовищ я могла нарожать бедному Хью?

Майя немного помолчала, а потом добавила:

— Я помню каждое слово этого специалиста. «Миссис Мерчант, скажу вам как профессионал: вы не можете быть уверены, что второй ребенок не будет страдать той же болезнью». Что ж, не могу сказать, что это стало для меня сюрпризом. Это была одна из причин, одна из множества причин, которые заставляли меня утверждать, что я больше никогда не выйду замуж.

Она снова повернулась к Робин.

— Теперь ты понимаешь, что я не могла так обойтись с Хью? Понимаешь, правда? Я несколько месяцев пыталась разорвать нашу помолвку, но не могла придумать, как это сделать. И поняла, что единственный способ — это заставить Хью возненавидеть меня. Так я и сделала. И у меня получилось. Хорошо получилось. Даже слишком хорошо. — Голосом, полным боли, она прошептала: — Робин, мне и в голову не приходило, что он уедет в Испанию. Клянусь тебе.

Долгое молчание нарушил скрип открывшейся двери. В комнату, припадая на одну ножку, вошла девочка; в здоровой руке она держала тарелку с двумя пирожными, покрытыми глазурью.

Наконец Майя заговорила:

— Робин, скоро я уеду из Англии. Один коммерсант предложил мне возглавить филиал его фирмы в Нью-Йорке. Это позволит мне взять новый старт. Я больше не могу жить в этой стране. Здесь для меня ничего не осталось. Я уеду, возьму с собой Марию и миссис Фаулер и найду дом для нас троих. И больше никаких тайн. Если бы ты знала, как я от них устала…

Когда Майя подхватила Марию и поцеловала ее, Робин поняла свою ошибку. Майя все же была способна любить.

Робин говорили, что время лечит, но она в это не верила. К несчастью можно привыкнуть, только и всего. Ты перестаешь думать, что шаги на лестнице принадлежат Джо, перестаешь думать, гуляя по Болотам, что опершийся на калитку человек с трубкой — это Хью. Иногда она даже жалела о том, что эти уколы боли уходят в прошлое. Они заставляли ее любимых прожить немного дольше.

Хуже всего было на Рождество. Она сама, родители, Мерлин и Персия выбивались из сил, чтобы в доме на Болотах было весело. Ричард и Дейзи время от времени заговаривали о переезде в Лондон, но Робин подозревала, что они никогда не бросят ферму Блэкмер. Она так и не смогла привыкнуть к перемене, происшедшей с родителями. К старому и усталому лицу Ричарда и к тому, что Дейзи нуждается в ней. Не смогла привыкнуть к мысли, что теперь она — их единственный ребенок. Иногда эта любовь тяготила ее.

Она ездила к Элен в Ричмонд и писала Майе в Америку. Робин понимала, что жизнь развела их. И лишь изредка ощущала, что между ними еще есть какая-то связь — возможно, более сильная, чем воспоминания об общем прошлом и общих секретах.

Она упорно занималась и часто засиживалась за учебниками до полуночи. Не падала в обморок при виде трупа, который нужно было препарировать, как это случилось с одной ее однокурсницей. Ее не обижали приставания некоторых студентов и пренебрежение некоторых преподавателей. Она училась с неослабевающим упорством, наконец поняв, что это ее главное достоинство. И знала, что когда начнется специализация, она станет педиатром. Больной ребенок Майи, дети, о которых она заботилась в Испании и в клинике, несчастная малышка Мэри Льюис, лежащая в корзине, — все это продолжало пугать ее. Читая в больничной библиотеке книгу за книгой, она приходила к выводу, что болезнь Марии вызвана скорее трудными преждевременными родами, чем наследственностью. Она держала это мнение при себе, но временами чувствовала приступы своей старой страсти. Беременные женщины все еще умирали из-за антисанитарных условий; детей все еще калечили безграмотные коновалы и повивальные бабки. Она больше не считала, что сможет изменить мир, но думала, что сумеет внести свою лепту в его постепенное улучшение.

В конце февраля шел снег: с дымно-серого неба падали огромные белые хлопья. Весь этот день Робин не находила себе места. Все валилось у нее из рук. Ночью ей приснился Джо, и она проснулась в слезах. Обычно по средам во второй половине дня другие студенты-медики ходили на каток, но Робин незаметно ушла, боясь простудиться. Возвращаться в пустую квартиру не хотелось; она зашла в кино и купила билет. Фильм, половина которого уже прошла, представлял собой запутанную историю о простой работнице и сыне фабриканта. Вдобавок для пущей запутанности создатели фильма наградили героиню вспыльчивой сестрой-двойняшкой. Робин зевала, дремала и ерзала на месте.

Она ненадолго проснулась, когда начали показывать кинохронику. Что-то о короле Георге и королеве Марии, а затем скучнейший сюжет о выращивании сахарной свеклы в Восточной Англии… Вдруг Робин выпрямилась и откинула со лба челку. На экране появились титры «Обмен пленными в Испании». Эти люди выглядели пугающе знакомыми. Вельветовые брюки и пиджаки, темно-синие комбинезоны. Худые, изможденные лица, даже сейчас пытавшиеся улыбаться. Один из них отдал салют, подняв стиснутый кулак, и Робин захотелось заплакать. А потом высокий, худой, смуглый пленный обернулся и посмотрел прямо в камеру.