Мечты марионеток - Вячеслав Бец

– Привет, дочь, – мысли повлияли на него и голос прозвучал почти тепло.

– Здравствуй, отец, – Аня повторила свое приветствие.

Владов отметил, что Аня говорит непринуждённо и без дерзости. Впрочем, не было в ней уже и той потерянности, которая была присуща дочери в последние месяцы с того дня, когда у них состоялся тот памятный для обоих разговор.

– Ты хотела поговорить?

– Да.

– Я слушаю.

Аня одарила его серьёзным взглядом, в котором, как и в голосе, тоже не было привычного Владову вызова, затем осмотрелась и грациозно опустилась на стул, стоявший рядом. Того, что она дальше сказала, Владов не ожидал. Чего угодно, но только не этого.

– Я знаю, что ты хочешь использовать Романова. Или у тебя есть на него какие-то планы.

Её голос звучал спокойно, уравновешенно. В нём не чувствовалось никаких эмоций – ни положительных, ни отрицательных. Только холодная трезвая рациональность. Владов промолчал. Он немного склонил голову вперёд и внимательно глядел на дочь из-под бровей, пытаясь разгадать, что всё это означает. Вот он, вызов? Или здесь что-то другое…

– Только не отрицай, пожалуйста. Не так давно я слышала в вертолёте ваш с Генрихом разговор. И с тех пор всё время думала об этом.

Лицо Владова никак не переменилось. Ничего в нем не выдало той активной умственной деятельности, которая происходила у него в голове. Аня игрок. Это он знает точно – и он, и Марина не могли не передать дочери этого качества. И то, что она сейчас делает – игра. Игра, в которой она пытается навязать ему правила. Что ж, давай поиграем.

– Ну, допустим. И что же?

– Я хочу принять участие в претворении твоего плана в жизнь.

Это был неожиданный поворот. Интрига. Владов знал, что у Ани был долгий разговор с Романовым в Луганске, знал, что всё это сопровождалось объятиями и поцелуями. Он не знал о чем был тот разговор и не стал спрашивать, но понимал, что между ними возникла какая-то связь. А теперь Аня хочет играть против Романова? Интересно.

– С чего вдруг?

Аня спокойно выдержала его взгляд, вздохнула, потом опустила глаза.

– Я была не права в ситуации с «Рассветом». Это было, мягко говоря, глупо с моей стороны. И дело не только в том, во что это вылилось в итоге. Дело в том, что я понимаю, что нанесла тебе вред – самому родному человеку в моей жизни. И теперь мне хочется оправдаться в твоих глазах.

– Да-а? М-м-м… – Владов не старался скрывать удивления. – Тогда скажи мне – зачем ты копала? Для кого?

– Для себя, – коротко вздохнув, ответила Аня.

Владов слегка изогнул бровь и думал что-то вставить, но Аня продолжила.

– Когда умерла мама… Ты сам знаешь, как тяжело мы это переживали. Оба. Поначалу я винила в этом людей, которые убили её, но потом пришла к выводу, что всё было бы совсем иначе, если бы не случилась эпидемия. Всё плохое, что произошло с нами – произошло из-за неё. Когда я познакомилась с Романовым, то обсуждала с ним это, и он посеял во мне идею, что эпидемия была не случайной, что есть те, кто создал её. Если это так, то эти люди убили мою мать. И разрушили наши жизни.

Владов опустил глаза и молчал. Аня никогда особо не откровенничала с ним, а после гибели Марины и вовсе надолго замкнулась в себе. Сейчас даже такие куцые фразы всё равно раскрывали её для него, и это было интересно.

– Потом Романов рассказал мне о «Рассвете» и я решила, что там могут знать правду о произошедшем. Может, даже могут назвать имена.

Аня выдержала паузу. Всё это время она не поднимала взгляд и не смотрела на отца. Он мог бы спросить её, что она собиралась делать с этой информацией, но не спешил, давая дочери возможность высказаться до конца.

– Я была самонадеянной дурой. Привыкла к вседозволенности и безнаказанности, решила что мне всё можно… И мне показалось, что я могу сама всё выяснить. Доказать себе и тебе, что во мне достаточно ума и характера. Угрозами я заставила Ткаченко помочь мне, но добилась только… – она глубоко вздохнула, затем ещё раз, внутренне вновь переживая те эмоции, что тяготили её уже так давно. – Ты знаешь чего.

Наконец, она подняла свои красивые черные глаза и посмотрела на отца. В них по-прежнему не было вызова, как ожидал Владов, там была только покорность.

– Почему ты не пришла ко мне, когда у тебя появились вопросы? – строго спросил он.

– Потому что была дурой. Я поверила Романову, когда он рассказал мне, как ты забрал у него Ильченко. Поверила, что ты что-то скрываешь, и подумала, что не услышу от тебя правды. В этой ситуации я просто кретинка, пап. Мне кажется, я влюбилась в него, потому что он меня спас тогда… Может, я слишком вознесла его в своих глазах? Да, наверное, потому я поверила ему больше, чем тебе – я пошла на поводу у своих гормонов. И теперь сожалею. Прости меня, если можешь.

Для начала это было неплохо, но Владов ожидал услышать чуть больше. И когда вскоре Аня продолжила, он услышал как раз то, что хотел.

– Когда мы были в Луганске – тогда, когда он летел с нами в вертолете, – продолжала Аня. – На следующий день я встретилась с ним. На складах. Мы стали разговаривать и когда речь зашла о «Рассвете», мы ушли в такое место, где никто не мог нас подслушать. Там мы были только вдвоём, говорили о всяком: о нас, об эпидемии, и о «Рассвете» в том числе. Там я проверила свои чувства, позволила себе зайти дальше, чем обычно, и поняла, что всё это была ложь. С самого начала я обманывала себя. Я была слепа. Я спутала небо с отражением в воде.

Она замолчала, обдумывая дальнейшие слова.

Молчал и Владов. Собеседники всегда начинали нервничать, когда он молчал. Он специально делал это. Хотел, чтобы люди начинали паниковать, не зная, что он думает о сказанном ими. Паникуя, стараясь угадать его настроения и взгляды и подстроиться под них, стараясь занять «правильную» позицию, они показывали свою истинную сущность и настоящие взгляды, раскрывались для него. Те же, кто умел себя контролировать, в зависимости от степени лояльности, относились либо к надёжным, либо наоборот, к подозрительным категориям. Судьбы обеих были диаметрально противоположными.

Аня не паниковала.

– Я хочу восстановить твоё доверие, – она говорила спокойно и похоже, что искренне. – Ты – мой отец. Мы – одна кровь и я люблю тебя. Я много думала о том, что натворила, и почему ты поступил так, как поступил. Я раскаиваюсь в этом, но зато я поняла тебя и больше не осуждаю. Ты был прав – мы должны служить общему делу. Нашему делу. Ведь то, что ты делаешь – ты делаешь это и для меня тоже.

Владов выслушал дочь до конца, не перебивая, но что ей сказать пока что не решил. У него не было решения по ней. Не было понимания, что с ней делать. Разумеется, он не собирался её так просто прощать и ни в коем случае не планировал снижать свою бдительность по отношению к ней, но, возможно, Аня действительно сможет оказаться полезной.