Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

никто достоверно не знал, сколько может длиться этот процесс. Пока все основывалось на предположениях, но по мнению ученых, дойдя до определенной стадии разложения, тело их должно полностью истлеть, что и повлечет за собой окончательный летальный исход. Цифры разнились — по одним данным это могло занять от трех до пяти лет, по другим до пятнадцати.

К настоящему моменту самым эффективным способом остановить их по-прежнему оставалась пуля в лоб, либо огонь. Огню подвергалось все, что вызывало подозрение на возможную дислокацию тварей. В связи с этим целые города и страны превращались в выжженные, покрытые золой и пеплом зоны отчуждения.

Город, который за прошедшие месяцы стал для меня новым домом, во многих местах тоже был разрушен огнем. Затихший и опустевший, как громадное лавовое плато, покрытое уродливыми коррозионными язвами, он стоял на берегу океана, а в воздухе над ним кружились клубы черного дыма и пепла. Однако жизнь в двенадцати существующих на его останках убежищах кипела и пополнялась вновь прибывшими.

Каждый день вооруженные патрули выезжали за ворота нашего и других лагерей, чтобы отыскать оставшихся в живых, вот только чем больше проходило времени, тем меньше их находилось. Те, кто смог пережить эту кошмарную зиму, боялись покидать свои укрытия, а потому прятались, но большинство давно уже погибло. Будучи обессилены бессмысленным поиском еды, эти люди умирали чудовищной и мучительной смертью.

Иногда до моего слуха доносились обрывки разговоров, что вели между собой военные и их вполне хватало, чтобы составить представление о происходящем за высокими лагерными стенами. Впрочем, достаточно было и мимолетного взгляда на внешний облик тех редких спасенных, что еще привозили в марте и апреле. К маю и их не осталось.

Эти странные, практически бесплотные существа, все как один находились в плачевном состоянии и уже мало походили на людей. Зачастую среди них оказывались полностью утратившие связь с реальностью сумасшедшие, одержимые психопаты, каннибалы и просто озверевшие от голода создания. Многие из них потом умирали.

Медики самоотверженно пытались спасти каждого из них, но если становилось очевидно, что человек не способен социализироваться, вернуться к полноценной общественной деятельности и адаптироваться к новым реалиям, его умерщвляли. На излишнюю жалость и гуманизм ресурсов ни у кого не осталось. Они сделались такой же роскошью, как и все остальное, что было присущее прошлой беззаботной жизни. Сейчас все, кто мог еще бороться за свое выживание, сосредоточили силы на том, чтобы продержаться как можно дольше, выстоять, восстановить утраченный мир, победить в ожесточенной, непримиримой борьбе с зараженными.

Ввиду этого всю весну шла непрерывная работа по обустройству оборонительных сооружений и мест, где можно было разместить уцелевших. Для таких целей использовались бывшие продовольственные заводы и фабрики, на которых люди могли жить и работать не отрываясь от производства. Но из-за того, что работать можно было только днем, из-за нехватки стройматериалов и по ряду других причин, дело продвигалось медленно.

Одной из таких причин был дефицит продовольствия. Товарообмен и связь между лагерями постепенно налаживались, но это все равно не помогало. Пайки становились все скуднее и день ото дня это делалось все заметнее. Угроза голода вновь вплотную подобралась к измученным людям.

Наступившая весна обнажила катастрофические масштабы разрушений, произведенных за последние месяцы по всей стране. Все отрасли пищевой промышленности замерли в неподвижности, поля и фермы стояли заброшенными, а сделанные ранее запасы быстро истощались. Поставки из других стран тоже прекратились. Те, кого эпидемия еще не коснулась, берегли резервы для своих граждан и придерживали имеющееся в наличии продовольствие до наступления тяжелых времен.

И все-таки люди не теряли надежды, что в один прекрасный день им удастся полностью истребить заразу, а затем привычная жизнь в мире восстановится. Каждый мечтал об этом моменте, строил планы и думал о том, что сделает в первую очередь. Такие разговоры неслись отовсюду, передавались из уст в уста, шептались в ночи, возносились в молитвах, объединяли умы…

Они немного подбадривали людей, но я не разделял всеобщего утопического настроения по поводу грядущего беззаботного будущего. Я считал, что не стоит питать напрасных иллюзий, а потом, сознавал, насколько сильно мы откатились назад всего за каких-то несколько месяцев. Возвести все заново невозможно будет и за десятилетие — слишком много погибло, слишком многое было разрушено.

Человек чересчур долго считал себя владыкой природы и теперь, словно в отместку за это, она ополчилась на нас. Все, чего мы достигли, на поверку оказалось настолько хлипким и недолговечным, что хватило лишь микроскопического микроба, чтобы указать на всю эфемерность этих заблуждений. Наши войны за власть, территории и энергоресурсы были детской забавой по сравнению с мощью первостихии и та ясно указывала всем нам, что именно она является самым изощренным и кровожадным убийцей.

Однажды Марта меня спросила:

— Ты думал о том, какой будет наша жизнь, когда все закончится?

— Я бы хотел отдельную комнату с огромной кроватью и толстыми стенами, — наклонив голову к ее уху, прошептал я. — Ты же знаешь, как я хочу избавить тебя от этих невыносимых тряпок.

Уткнувшись лицом мне в подмышку, она сдавленно рассмеялась. В тот вечер она лежала рядом, положив голову мне на грудь и бездумно водила указательным пальцем по надписи на моей футболке. Время было поздним, многие уже спали, поэтому переговариваться нам приходилось шепотом.

Огромной нашей проблемой было отсутствие права на уединение. Часто мне до одури хотелось забраться с ней в отдельную комнату, стянуть с нее наконец всю одежду и быть при этом уверенным, что нам никто не помешает, однако, живя в скученных условиях по соседству со множеством других людей, о таком приходилось только мечтать. Чтобы остаться вдвоем, мы использовали все укромные закоулки, какие только смогли отыскать и там, принимая неудобные, самые немыслимые позы, сдерживая эмоции, а также будучи лишены возможности полностью раздеться, предавались торопливой страсти.

Подобные моменты случались нечасто, но это было все, на что мы могли здесь рассчитывать. Спали мы на ее узкой одноместной койке, что временами доставляло массу неудобств, но ни я сам, ни она не жаловались.

Жила она в одном из отсеков на шестом этаже и по вечерам я поднимался к ней, а потом там же и засыпал. Лишь в периоды разногласий, которые периодически между нами случались, мы оставались каждый на своем месте.

— Это само собой! О такой комнате я тоже мечтаю, — сказала она. Сжав руку в кулак, Марта подперла им подбородок и вопросительно всмотрелась в мое лицо. — Ну, а если серьезно? О чем ты мечтаешь, Джон Уилсон?

— О, нет! — в притворном негодовании