Записки начинающего феодала - Сергей Кусков

А эту новость люди восприняли на ура. Ибо даже те, кто любил и уважал бывшего бургомистра, ставили виной ему пролитую кровь. Это ничего, что ты сам взял оружие и вышел убивать поддонка Пуэбло. Ты не виноват, ты святой. И у тебя дома котики. Это бургомистр/президент/Гитлер/Саакашвили/Байден плохой (нужное применительно к ситуации подчеркнуть). А значит Варга съедят свои, как «паровоза», я этим даже не парился (потому и приказал не пытать, только клепсидрой; не колется — и флаг в руки).

Бывшего бургомистра вывели двое подчинённых Клавдия. Лысый, сморщенный, глаза дикие. После клепсидры сеньор сильно изменился, много орал, но уже не хорохорился и не пытался кривиться, цедя сквозь зубы: «Щенок, ты думаешь, что самый умный»? Не знаю, что случилось у него от капающих капель в башке, но сеньор оказался если не сломлен, то на грани. И его надо было совсем чуть-чуть додавить.

Наташа, не скрывая эльфийских ушей, вышла, встала сзади. Вытянула ладонь, прикоснулась к спине сеньора через разрезанную мною тут же кинжалом там же, на спине, одежду.

— Боль! — произнесла она. Вроде просто произнесла, но учитывая, что на площади воцарилась идеальная тишина, её многие услышали.

Тело бургомистра выгнуло дугой. Он заорал. Хорошо, что молодчики его держали крепко.

— Боль! — повторила эльфа, глаза её засияли непонятным блеском. Я понял, что эта магия не беспредельна, а она сейчас, после ранения, слабая. Но, как она мне вчера сказала:

— Ричи, дело не в силе магии и магини. Дело во внутреннем настрое. Чем сильнее ты можешь ненавидеть — тем сильнее отдача. Маленькие дети могут также, как и я, но они не причинят вред взрослому. Потому что ещё пока не умеют по-настоящему ненавидеть. Что значит обида за ремешок по попке, когда разбил мамину вазу?

А вот когда у тебя на глазах убили близких, когда произошла катастрофа, несправедливость, когда ты готова испепелить взглядом — тогда и только тогда пытуемый проходит через все муки, которые вы называете адом.

— Ты умеешь ненавидеть? — усмехнулся я, зная ответ.

— Мальчик, это оскорбление? — раздались в стороны уголки её губ.

Не стал ждать, чем кончится. Расколется бывший мэр, куда денется. Без клепсидры — были варианты; это мир суровых людей, известны факты, когда местные противостоят таким пыткам, какие нельзя пережить, не оставшись инвалидом. И не ломаются. Но когда сеньора отвязали от стула с утра, и сняли кандалы… По его бешеным глазам я понял, что всё, работа в этом городе выполнена. Теперь летим в Овьедо — догнать и наказать наглых наёмников. А затем на юг, на фронтиры — встречать орков.

— Всё готово? — спросил я переминающихся у сцены с ноги на ногу в ожидании народовольцев. Все трое нервно переглянулись и кивнули.

— Экое дело, вашсиятельство… — начал помощник бургомистра. — Мы ж думали, оно просто так. Ну, на проработку. И что для этого нужно будет годы готовиться…

— А ты вот так, махом… Сразу… — поддержал тавернщик.

И только Олаф промолчал.

— Мужчины, сегодня важный, эпохальный день, — тихим голосом, но с пафосом произнёс я. — Мы меняем историю нашего мира. Он больше не будет прежним, даже если летом меня убьют. А потому приглашаю вечером в таверну у портовых ворот — давайте отметим?

— Дык, отчего ж не отметить, то доброе дело! — мужики повеселели.

— Ладно, удачи вам. Как эти закончат — ваш выход. Справитесь?

— А то, вашсиятельство…

— Дык, где наша… Конечно!

— Я в вас верю! — Похлопал им по плечам и двинулся вокруг площади, минуя толпу, к крыше одного из зданий, где ситуацию на площади контролировали арбалетчики Ковильяны.

Пытали бургомистра долго, около часа. Наташа обессилела — было видно даже с этой части от площади. Но всё же чел «поплыл». И рассказал допрашивающему его следователю и что хотел меня убить, и что подговаривал народ, и что знал о проделках в порту. На все попытки оправдаться, что и я де виноват, редиска, и что в порту такие вещи обыденность, человек Клавдия не давал ему раскрыть рта. Народ остался зрелищем доволен — пусть не кроваво, зато изюминка. Эльфийские пытки не каждый день увидишь. И когда Клавдий дал своему человеку заканчивать спектакль, на сцену вышли народовольцы.

— Меня зовут Олаф Дубовый Щит, — начал после вступительной оценочной паузы Мартин Лютер Кинг своего времени. — С сегодняшнего утра я назначен трибуном, магистратом графства Пуэбло. Ответственным в графстве за военную реформу сеньора Рикардо.

Недоумённый шум. Дела Пуэбло? Каким боком они касаются соседнего вольного города? Но любопытство — такая вещь, пересилило, все затаили дыхание от предвкушения чего-то как минимум интересного.

— Итак, первый указ, — начал народоволец разворачивать кусок кожи, что держал в руках. — Сего числа сего дня, я, владетельный граф Пуэбло, приказываю объявить территорию графства, лежащую за рекой Кривой Ручей, особой адми-ни-стративной зоной, — некоторые слова аборигенам пока давались с трудом, — а именно пропреторством Лимессия, во главе с назначаемым графом магистратом пропретором. Вся территория Лимессии объявляется зоной, свободной от прямого налогообложения.

— Никаких прямых налогов и податей, — добавил Олаф от себя, посмотрев на толпу на площади. По толпе тут же понёсся недоумённый гул — как это без налогов и податей?

— Все налоги и подати будут собираться, — вернулся Олаф к пергаменту, — на границе пропреторства, и только на товары, вывозящиеся за пределы территории. В самой Лимессии прямых податей нет! — воскликнул он в заключении.

— Также сиятельный граф Пуэбло освобождает ВСЕХ жителей Лимессии из крепости, всех возрастов обоих полов. А также официально вводит правило: из Лимессии выдачи нет! — Олаф снова посмотрел на толпу. — Сеньоры, любой, попавший в Лимессию, на ком нет крови, становится вольным жителем Лимессии.

Толпа гудела минут пять. Ещё мой дед ввёл это как неписаное правило. Отец ввёл как писаное, стучал чем-то там, история умалчивает чем, по столу на королевском совете перед влиятельными сеньорами и королём Карлосом Пятым. Как Хрущёв ботинком. Правда писаное правило было только для графства, остальные с этим не согласились, ну да кроме короля к нам никто и не сунется. А теперь я подтверждаю, и более того, освобождаю всех! Мать их женщина, какой разрыв шаблона! Да ещё налоги и подати отменяю! Это ж рай… Если б не орки.

— Далее, — продолжил Олаф, когда страсти улеглись, — каждый свободный житель Пуэбло отныне считается ополченцем. — Снова тишина. Не бывает мёда без дёгтя. Свободу просто так не дают — и народ стал с предвкушением и ехидством слушать, в чём «кидок» от графа? — Для этого каждому свободному жителю Лимессии из казны графа будут выданы пика и арбалет, и каждый житель Лимессии будет обязан проходить ежегодные учения в зимний, свободный от работы период. Учения будут проводиться под присмотром опытных инс-трук-то-ров, — снова незнакомое, но понятное слово, — из армии, и те, в ком будет заметно небрежение, из ополчения будет отчислены, и переведены в статус плательщика налогов.