Июнь. 1941 год. Запрограммированное поражение - Борис Кавалерчик

Все это не более, чем словесная эквилибристика: войска готовились к обороне в целях прикрытия развертывания и отмобилизования. Вот что записано в объяснительной записке к Плану прикрытия упомянутого 1-го ск:

«‹…› вести упорную оборону во взаимодействии со всеми родами войск, вести бой на широком фронте отдельными гарнизонами самостоятельно, до последних сил, не покидая своего места, так как отходить корпусу не разрешено» [739].

Задачи на разработку армейских (тем более — фронтовых) оборонительных операций округам не ставились потому, что первые бои будущей войны представлялись нашим полководцам столкновением передовых частей, как это происходило в начале Первой мировой войны. Печальный опыт военных действий во Франции, руководители которой надеялись отсидеться за мощной «линией Мажино», они по-настоящему не учли. Тем самым возможность поражения войск прикрытия была заложена уже на этапе планирования. Армии прикрытия с их вытянутыми в ниточку соединениями и недостроенными УРами скорее напоминали завесу, которую организовал Реввоенсовет молодой советской республики весной 1918 г. Она была создана для обороны (!) демаркационной линии с Германией после заключения с ней Брестского мира и прикрытия главных операционных направлений. Завеса состояла из трех участков, каждый в составе нескольких отрядов. Войска завесы, насчитывающие около 36 тыс. бойцов, прикрывали тогда фронт от Финского залива до Курска [740]. В 1941 г. для прикрытия полосы в 1500 км задействовали в первом эшелоне 55 дивизий и две бригады, и все они были заведомо обречены на разгром. Когда наши военные руководители это сообразили, было уже поздно: Сталин запретил им особо шевелиться, чтобы не спровоцировать немцев.

Данных о конкретных группировках противника, противостоящих округам, и его намерениях было крайне мало. Поэтому при постановке задач на прикрытие госграницы в основном исходили из собственных представлений о важности районов и направлений без учета возможных действий противника. Ясно было, что противник не преминет воспользоваться выгодными условиями для охвата флангов группировки советских войск в Белостокском выступе с целью последующего их окружения. Напомним, что начиная с 1939 г. при выборе мест дислокации войск на присоединенных территориях руководствовались не целесообразностью их оперативного предназначения, а наличием казарменного фонда и других возможных мест размещения личного состава. Никаких реальных мер противодействия замыслу противника сменяющими друг друга начальниками Генштаба предпринято не было. По свидетельству члена Военного совета ЗапОВО дивизионного комиссара А.Я. Фоминых, командование округа в течение 8 месяцев при всех докладах и оперативных проработках докладывало в Генштаб о невыгодной конфигурации госграницы в полосе фронта. Военный совет округа требовал усилить весьма уязвимые фланги группировки, но с ним в течение 6–7 месяцев не соглашались. И только в конце мая — начале июня было разрешено вывести на гродненское направление 56-ю и 85-ю сд и на брестское направление — 75-ю сд, а позже и 113-ю сд [741].

К великому сожалению, в обстановке, складывающейся к лету 1941 г., когда противник уже упредил войска Красной Армии в сосредоточении и развертывании своих войск, вариант организации стратегической обороны на Западном ТВД в целях отражения агрессии даже не рассматривался. Потому что таковая вообще не предусматривалась нашей военной доктриной. Г.К. Жуков в своей рукописи задним числом выразил сожаление, что «ни в теории, ни в практике другие формы ведения оперативно-стратегических операций не нашли должного отражения. Обучение войск оборонительным действиям, встречным сражениям, отступательным действиям редко выходило из тактических рамок. ‹…› И хуже всего военной теорией были разработаны вопросы ведения боя, сражений и операций в условиях окружения, прорыв и выход из окружения и отступательные действия, с чем пришлось нашим войскам столкнуться в начальный период войны» [742]. Читатель легко может представить, что сделал бы Сталин и его приспешники с теми, кто осмелился бы предложить для отработки на учениях подобные темы. Их немедленно обвинили бы в пораженческих настроениях и стерли в лагерную пыль.

Интересно, как апологеты упреждающего удара решают вопрос о сроках его нанесения. В этом отношении проще всех поступил Резун. Конкретную дату нападения на Германию — 6 июля 1941 г. — он «вычислил» на основе одной фразы, вырванной из общего контекста послевоенного труда «Начальный период войны». Он цитирует: «…Немецко-фашистскому командованию буквально в последние две недели (выделено авт.) удалось упредить наши войска» [743]. Но цитирует в своем фирменном стиле, обрезав конец фразы: «в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны». Тем самым смысл сказанного был полностью искажен, ибо речь в труде шла о сосредоточении и оперативном развертывании войск в целях обороны для прикрытия госграницы. И ничего не говорится о переходе в наступление [744]. Через 15 страниц Резун ловко переиначивает цитируемую фразу на свой лад (уже без ссылки на страницу), придавая ей совсем другой смысл: «‹…› германским войскам удалось нас упредить буквально на две недели» (выделено авт.) [745].

Есть еще одно свидетельство, которое сторонники теории упреждающего удара постоянно используют для подтверждения своей правоты. Этот факт куда серьезнее смехотворных «доказательств» Резуна. Прежде всего потому, что нашел его генерал армии М.А. Гареев, который является последовательным и непримиримым антиподом не только Резуна, но и всех противников официальной советской версии начала войны. Тем весомее его свидетельство в этом вопросе. В одной из своих работ он написал:

«Показательно, что уже в «Соображениях по стратегическому развертыванию вооруженных сил» от 11 марта 1941 г. в разделе задач Юго-Западному фронту рукою Н.Ф. Ватутина сделано характерное дополнение: «Наступление начать 12.6».» [746].

Эта фраза, по утверждению Гареева, была вписана Ватутиным карандашом в основной текст плана, собственноручно выполненный чернилами Василевским. Сам план был опубликован дважды: сначала в Военно-историческом журнале [747], а потом в первом томе сборника документов «1941 год» [748]. К сожалению, обе публикации оказались неполными. До сих пор не были обнародованы карты и приложения к этому плану. Мало того, в тексте имеются обширные купюры, например, там целиком отсутствует упомянутый Гареевым раздел, где говорится о задаче Юго-Западного фронта. Появившаяся информация не только не прояснила, а, наоборот, породила массу вопросов, пока остающихся безответными. Из них — самый главный: кто, когда и по какой причине мог дать указание Ватутину дополнить текст плана этой фразой? Об этом сейчас, в условиях отсутствия необходимой информации, можно только гадать. Чем и занялись сторонники нанесения упреждающего удара по Германии: якобы Ватутин мог это сделать только со слов Сталина, у которого он был в те дни несколько раз. Однако на самом деле Ватутин тогда посетил Сталина дважды только в январе, ни в феврале, ни в марте он у него не бывал. Да и что значит «со слов»? Ведь это означало войну! На это требовалось политическое решение!

Почему же на этот раз никто не поднимает шум о нарушении Ватутиным инструкции о соблюдении секретности? Генерал выдал государственную тайну, раскрыл срок нападения на страну, с которой заключен договор о ненападении и даже о дружбе! И это при всем известной осторожности Сталина! Записку Жукова с «Соображениями…» мог прочитать только Сталин, которому она была предназначена «лично». А с датой начала наступления (войны!) за несколько месяцев до срока мог ознакомиться более широкий круг лиц! И вообще, как можно было определить дату начала операции за три месяца до ее начала, когда многое могло измениться? К тому же как раз в это время была затеяна структурная реорганизация вооруженных сил страны, и у нас даже не было реального мобплана! И не было известно, что, кому, куда и откуда подавать мобресурсы?