Королевская кровь. Огненный путь - Ирина Котова

* * *

…Вот ты перед сном делаешь себе инъеции. Препарат Макса помогает, и паника, так оглушившая утром, кажется чрезмерной.

– Все-таки Малыш – гений, – бурчишь ты успокоенно, наблюдая, как медленно настойка из шприца уходит в вену. Но на тумбочке у кровати оставляешь несколько шприцев. На всякий случай.

Вот ты ложишься в постель с женой. Аня теплая, и хорошо пахнет, и прижимается к тебе, рассказывая что-то важное и смешное, и тебя переполняет умиротворение, горчащее из-за чувства вины перед супругой. Она молода и игрива; вот и сейчас стягивает с себя сорочку, ложится сверху и начинает нацеловывать, тереться змейкой.

– Целыми днями на работе, – шепчет она, – я скучаю.

Ты улыбаешься, целуешь ее в ответ – и следом идут горячечные картины чужой любви, возбуждением бьющие и по самому Максу. Он скрипит зубами, восстанавливая покой, и смотрит дальше.

Хриплый Анин стон, полный не удовольствия – боли. Ты, полностью потерявший контроль на время пика, открываешь глаза и с ужасом обнаруживаешь, что она уже без сознания, а ты тянешь из нее энергию. Вскакиваешь, хватаешь со столика шприцы, вкалываешь себе… натягиваешь стянутые до колен пижамные штаны и пытаешься открыть Зеркало, чтобы уйти, спастись самому, спасти супругу и окружающих. И тут тебя накрывает по полной.

Когда приходишь в себя, со всех сторон полноводным потоком льется чужая энергия. Аня уже не дышит, и ты замираешь от горя, не веря, что ты все-таки не успел, что это случилось.

Тело ломает, в голове сумбур, и внутри, словно в ловушке, бьется чье-то чужое сознание. Этот другой обезумел от страха и непонимания. Тебя захлестывают невозможные, невероятные воспоминания о чужой жизни, в висках – чужие панические мысли, и ты почти перестаешь контролировать себя.

Зеркало открыть не получается – переход рушится от стихийного хаоса, – и ты делаешь единственное, что может помочь. Выбегаешь из дома в окружении виты, льющейся к тебе рекой, и бежишь в маленький храм Триединого – тот самый, в который ежемесячно ходил все это время. Все труднее становится управлять собственным телом. Тот, кто внутри, захлебывается от энергии, просит еще, укрепляясь и усиливаясь, удивляется, зачем убегать, – и ты понимаешь, что он почти свихнулся от обилия силы, как человек, который умирал от жажды и вдруг попал туда, где бесконечно много воды.

Но нужно остановить себя, защитить горожан, нужно сделать так, чтобы в случае окончательного срыва твой двойник из другого мира не имел свободы передвижения.

Тот, кто внутри, кажется, понимает, что ты задумал, и пытается остановить. Уговаривает, шепчет, требует. Подавлять его волю и желания все труднее. Тело слабеет, перестает слушаться, и последние метры ты ползешь, хватая ртом воздух. Еле получается открыть тяжелую створку, но ты преодолеваешь и это препятствие.

В глазах – темные вспышки, губы пересохли, дыхание похоже на хрип. Кусаешь себя за ладонь, чтобы прийти в сознание, – боль помогает подняться на ноги и сделать последний рывок к ближайшей чаше с зерном. Ты насухо глотаешь горсть священного зерна со вкусом воска от свечей, которые горят тут же; оно помогает всего на несколько мгновений – так сильно и безнадежно ты уже увяз. Из последних сил опрокидываешь все чаши, чтобы поставить хотя бы такой заслон и уберечь от себя людей, и в отчаянии просишь у Триединого помощи.

То ли в ответ на молитву, то ли из-за проснувшейся и набравшей силы темной сущности стены храма начинают светиться. И теперь тебе не выйти. Тот, кто внутри, полностью завладел твоим телом, и вы всё больше сливаетесь, и он пытается выбраться наружу, но свечение не пускает, отбрасывает обратно, в центр, и зерно жжется – не пройти по нему, над ним.

Голод внутри становится невыносимым, и ты понимаешь: все, проиграл. Вытягиваешь из воздуха Лезвие и, сжав зубы, пронзаешь себе сердце.

Боль заполняет тело.

Тебя сгибает. Лезвие рассыпается осколками. Льется кровь. Ты давно должен быть мертв, но ты жив, дышишь, харкая кровью, – и нарастающий голод внутри становится невыносимым, и от тебя по городку расходится первая мощная волна, выпивающая жизнь. Ты почти теряешь сознание. Приходишь в себя, когда волна возвращается, принося с собой чудовищное количество силы. Дар-тени со стоном – стон раздается из твоих губ – впитывает ее, и эмоции скачут от счастья к ужасу, от смеха к слезам. Рана на груди затягивается.

В тебе плещется невиданное количество энергии. Ты почти бог, и ты не можешь убить себя, не можешь контролировать голод. Еще немного – и того, в кого ты превратился, не сдержат ни стены храма, ни остаточные действия инъекций… по какому-то наитию ты впечатываешь ладони в обжигающее огнем зерно и, от боли на мгновение восстановив контроль, изливаешь впитанную чужую стихийную силу в примитивный и крепкий щит.

Защитить мир от себя.

Поставить заслон следующим иссушающим волнам. Первая была самой мощной – и теперь у дар-тени не наберется столько сил, чтобы сломать этот щит самому, даже если получится вырваться отсюда.

Ослабить безумца, в которого ты превратился.

Но тот уже вполне освоился в тебе, сознание двоится, и ты почти не в состоянии понять, чьи мысли – злые, жадные – текут в голове. Каким-то образом волей дар-тени в щит вплетается ловушка. Твои воспоминания стали вашими общими, и он точно знает, что твои соратники придут спасать тебя. Ловушка поможет выиграть время, набрать побольше энергии из оставшихся под щитом людей. И потом можно будет выпить тех, кто были друзьями в этом мире, сломать храмовый заслон и большой щит.

Последующие часы сливаются для тебя в вечность, потому что все это время ты ведешь бой воли с подавляющим безумным чужаком, то выныривая и беря верх, то почти забывая себя. Дар-тени становится все сильнее, и, когда твоя воля проигрывает, по городу прокатываются очередные иссушающие волны.

Через вечность или две твое обострившееся чутье ощущает друзей на улицах городка. И битва за владение телом и сознанием набирает новую силу – но ты уже слишком слаб и можешь лишь беспомощно наблюдать за тем, как твое второе «я» пытается ослабить близких, давно ставших родными людей, чтобы потом легко сломать их…

* * *

…«Михей. Помоги. Миха. Помоги, черт тебя подери!!!»

Из носа у одержимого тоже потекла кровь. Взгляд его прояснился.

«Макс…»

– Миха, держись, я сейчас открою Зеркало, – Макс дернулся, чтобы снять щит, но друг перехватил его руки, зашептал болезненно, как в бреду:

– Не смей! Макс, ничего не поможет, ничего… мы единое целое, понимаешь? Ничего… убей меня.

Его снова затрясло, затухшие было глаза начали наливаться зеленью.

– Убей! – зарычал он. По щекам текли слезы, смешиваясь с кровью. – Я хочу умереть человеком! Убей!

Щит вокруг стал трескаться – сознание Севастьянова начало снова затуманиваться. Макс в панике дергал за одну ниточку осмысленности, за другую, удерживая, как мог, пока не пропустил сокрушительный ментальный удар. В голове задергало, заплескало огнем, и Тротт невольно надавил в ответ.